Владлен Логинов - Неизвестный Ленин

«В Петропавловке, — вспоминал Антонов-Овсеенко, — министры пришли в себя. Всех хуже держал себя Гвоздев, который трусил страшно… Стороной держались Малянтович и Никитин…

"Меня не узнаёте»" — "Вас господин Малянтович? Очень хорошо". — "Скрывал вас лет десять назад в Москве после побега с каторги…" — "Помню! Помню! Тогда вы заигрывали даже с большевизмом"». Но самый содержательный диалог, который повсеместно шел в стране на протяжении всего 17-го года, состоялся между Терещенко и матросом с «Авроры»: «Ну и что вы будете делать дальше?! Как управитесь без интеллигенции?» — «Ладно! Уж управимся! — весело отвечает моряк. — Только бы вы не мешали» 61.

Когда Подвойский доложил Ленину о взятии Зимнего и аресте министров, Владимир Ильич не сказал ни слова. Поздновато, мол, но дело сделано. Из Петропавловки Антонов-Овсеенко привозит список арестованных, подписку министров о сложении ими своих полномочий. И Ленин сразу садится писать обращение съезда Советов к «Рабочим, солдатам и крестьянам».

На самом съезде в 2 часа 40 минут — уже 26 октября — объявили перерыв, а в 3 часа 10 минут заседание возобновилось информацией Каменева о произошедших событиях. Тут же слово берет меньшевик Наум Капелинский. Он опять предлагает переговоры «со всеми демократическими организациями» и пугает: к Питеру подъезжают войска и «нам грозит катастрофа». Ной Бару от «Поалей-Цион» был еще более нервным: «Вы погубите и себя, и нас, и революцию». Но их уже никто не слушает. Среди всеобщего шума стенографистки фиксируют лишь выкрики: «А мы думали, что вы ушли прошлой ночью! Сколько раз вы будете уходить?» 62

Во всех этих, казалось, нескончаемых прениях Ленин участия не принимал. Для него было очевидно, что надо поворачивать съезд к более конструктивной работе. Поставив первым в повестку дня вопрос о власти, делегаты неизбежно увязали в дискуссии о способах формирования и составе правительства. А у таких споров, особенно когда они переходят на личности, конца не бывает. И на передний план выходят совсем не те проблемы, ради которых совершалось восстание.

Для Ленина было очевидно и то, что новое правительство создается не для того, чтобы ублажить министерскими портфелями всех общественных деятелей. И уж совсем не для оформления прихода к власти «группы большевиков». Правительство — лишь инструмент решения совершенно конкретных задач. Прежде всего — прекращения войны и передачи земли крестьянам. А перед лицом именно этих задач «общественные деятели» на протяжении 1917 года показали свое бессилие. Значит, надо сначала затвердить программу действий новой власти, принять декреты, выражающие бесспорные требования народа, а уж потом — под эту программу создавать кабинет, способный ее реализовать. Именно эти идеи Владимир Ильич и кладет в основу обращения съезда Советов к «Рабочим, солдатам и крестьянам!».

Прежде всего обращение констатировало правомочность съезда решать судьбы страны. «На нем представлено громадное большинство Советов, — пишет Ленин. — На съезде присутствует и ряд делегатов от крестьянских Советов», то есть он вполне выражает «волю громадного большинства рабочих, солдат и крестьян».

Во-вторых, поскольку Временное правительство низложено, а его члены арестованы, съезд заявляет, что — опираясь на вышеуказанную «волю громадного большинства» и на «совершившееся в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона», он «берет власть в свои руки». Съезд постановляет также, что и на местах вся власть «переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов…»

И третье. Главная задача новой власти состоит в том, чтобы обеспечить: демократический мир и немедленное перемирие на всех фронтах; безвозмездную передачу помещичьих, удельных и монастырских земель в распоряжение крестьянских комитетов; полную демократизацию армии; подлинный революционный порядок; созыв Учредительного собрания; право всем нациям России на самоопределение.

Казалось бы, — декларация, не более того. Сколько их было за этот год. И какое дело огромной стране до всех этих воззваний и обращений?! Но в том-то и смысл понятия «кризис назрел». Россия ждала перемен. Как и в Феврале ей нужен был импульс, исходящий из центра.

Если бы восстание ограничилось Петроградом, оно так бы и осталось столичным переворотом. И если бы фронт и провинция не поддержали — оно было бы обречено. Но Всероссийский съезд Советов дал толчок. Гигантская волна повсеместного перехода власти к Советам, в считанные недели и месяцы — по большей части бескровно — залила Россию. И масштабы, содержание такого «переворота» превращали его в великую революцию.

Съезд заявил, что отныне революционная власть переходит на позиции «оборончества» — защиты страны от внешней опасности. Съезд призвал «солдат в окопах к бдительности и стойкости», выразил уверенность, что «армия сумеет защитить революцию… пока новое правительство не добьется заключения демократического мира…». А для этого правительство обеспечит армию всем необходимым, не останавливаясь перед обложением имущих классов для улучшения положения солдат на фронте и их семей в тылу.

И еще: Советская власть установит рабочий контроль над производством и «озаботится доставкой хлеба в города и предметов первой необходимости в деревню». На языке того времени это означало переход к товарообмену с деревней, дабы уйти от силового изъятия «излишков» с помощью воинских команд.

Таковы первоочередные шаги, которые обязано сделать «избранное вами правительство». И они будут сделаны. Но в данный момент главная задача — отразить наступление Керенского и Краснова на Петроград 63. Ибо слова Капелинского об угрозе движения войск к Питеру отражали некую новую опасность, ставившую под удар петроградское восстание…

Тот факт, что у Керенского в решающий момент не оказалось надежных войск, конечно, отражал определенную закономерность. Ситуация — точь-в-точь — напоминала Февраль 1917, когда царский министр внутренних дел Александр Дмитриевич Протопопов рассылал повсюду приказы, но никто уже им не подчинялся.

Но, как говаривал Герцен, — «история любит шибать в сторону». Она всегда оставляет место для случайности. Иногда глупой. Для события, которое может изменить сам вектор развития. И если бы Ленин полагался на «закономерность», якобы гарантирующую каждый шаг революции, события вполне могли бы действительно «шибануть в сторону». Ибо Керенский все-таки нашел войска, способные, как он полагал, двинуться на Петроград.

Где-то за полночь, на квартиру Барановского в Пскове, где ночевал Керенский, пришел генерал Краснов. Симпатий к Александру Федоровичу он не испытывал, но приказ Черемисова о задержке воинских эшелонов против Питера Краснова глубоко возмутил. Он связался с начальником штаба главковерха генералом Духониным, тот с Черемисовым и буквально стал взывать к его «священному долгу перед Родиной». Но Черемисов перебил: «Пока все, что говорилось, держите про себя, но имейте в виду, что Временного правительства в Петрограде уже нет».