Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

- Сколько с меня?

- Да ты чего, братуха? Нисколько! Ты же не на трахач собрался.

На Исаакиевской собралось около тысячи три человек, а, может, и больше. Толпа аплодировала тем, кто перегораживал улицы своими легковушками. Дымила полевая кухня, разносили «Невское время», бегал Рауш – глаза горят, борода всклочена, уши торчком. Я встретил своего преподавателя по Новой истории Борисенко, он читал лекции о Франции конца XIX века, интересно рассказывал о Парижской коммуне, посоветовал мне прочесть о коммуне книгу Петра Лаврова. Я скитался по площади и не знал, чем себя занять. Строить баррикады? Смешно. Что значит телефонная будка против танка? Я смотрел на людей и думал, что они будут делать, если действительно подойдут танки и начнет действовать спецназ? В это момент передали, что в Москве, защищая Белый дом с Ельциным, погибли три человека. Толпа смолкла, на лицах одних читалась решимость, на лицах других – растерянность, подавленность.

С балкона Мариинского дворца время от времени выступал Александр Беляев, он был тогда председателем Ленсовета, а Собчака уже избрали мэром. Ему кричали снизу: «Снимите красный флаг! И поднимете трехцветное знамя демократии!». Беляев отвечал: «Я понимаю ваши чувства, и я на вашей стороне, но для того, чтобы трехцветное знамя стало государственным, нужно соответствующее решение Верховного совета».

А я вот не понимал чувства тех, кто предлагал снять красное знамя. И скажу честно, мне было неприятно находиться рядом с ними. Но я не уходил. Ждал, чем все закончится. Закончилось ничем. Утром окончательно стало ясно, если танки если куда и шли, то где-то по дороге застряли. На первой электричке метро я уехал домой, спать. Но не тот-то было. Приехал Янек. Он принес газету «Ленинградская правда», в которой цитировались заявления директоров ведущих предприятий и учреждений города с одобрением введения чрезвычайного положения, в частности, было напечатано заявление директора ЛПО «Звезда». Он, конечно, полностью поддерживал ГКЧП и объявлял о введении чрезвычайного положения на вверенном ему заводе, «в связи с тем, что антигосударственные элементы распространяют в цехах листовки подрывного содержания».

- Надо на это ответить! – заявил Ян.

- Согласен. Что ты предлагаешь?

- Давай запустим бутылкой в автомобиль директора «Звезды».

Красивая идея, но я ее раскритиковал.

- Сейчас поднялись массы, и мы, авангард, не должны отрываться от масс, нужно предложить рабочим реальный план действий.

Ян не стал упорствовать, и мы быстро набросали текст второй листовки.

«Товарищи рабочие!

Наступает час решительных действий. Хунта еще не свергнута. В ее руках значительные силы. Исход борьбы зависит от нас. Цитаделью мятежников являются не только отдельные воинские формирования, но и администрация, которая руководит предприятиями.

Если администрация открыто поддерживает заговорщиков, если она явно придерживается антипролетарской фашистской политики, выход один – ударить по администрации.

Товарищи рабочие!

Для борьбы с реакционерами, рвущимися к власти по трупам, а также для борьбы с прохунтовской администрацией, формируйте отряды рабочей милиции.

Незамедлительно ставьте перед Ленсоветом, в частности, перед Щербаковым, главным военным начальником Ленинграда, вопрос об их вооружении.

Голыми руками свободу не отстоять!

Вся власть вооруженным рабочим!»

Мы быстро распечатали листовки на ротаторе и поехали раздавать их к «Звезде». По дороге мы прихватили Бера. Но листовки мы раздавали недолго, приехала милиция, затолкала нас в «бобик» и увезла в ближайшее отделение. Видимо, сообщила охрана предприятия, что опять пришли парни с подрывными листовками. В отделении нас посадили даже не в «обезьянник», а в камеру предварительного заключения, где продержали до того момента, пока не стало окончательно ясно, что ГКЧП проиграл.

Я не спал три ночи, и весь следующий день спал до вечера. Лелик уехал накануне. В суматохе он, конечно, понял, что я и есть Дмитрий Жвания. Он не обиделся меня, а, наоборот, посмеялся: «Лихо провели!» Он изъявил желание вступить в РПЯ. У меня сохранилось его заявление в «Рабочий комитет по созданию революционной рабочей партии (РПЯ)»:

«Прошу принять меня в ряды активистов Революционных пролетарских ячеек, так как я желаю продолжить борьбу за полное освобождение человечества от цепей капиталистического рабства. Обязуюсь в своей деятельности руководствоваться программой и уставом РПЯ, идеями революционного коммунизма».

Таким образом мы становились действительно ячейками: активисты РПЯ действовали в нескольких городах, перед каждым стояла задача - создать полноценное местное отделение организации. Еще в ноябре 90-го года мы приняли в РПЯ Леню Ильдеркина из Днепропетровска, произошло это на III съезд КАС, который проходил в Ленинграде в помещении какого-то клуба на Садовой улице и куда я пришел в качестве гостя. Вначале Леня набросился на меня:

- Как ты мог отказаться от революционного анархизма? Я тебе верил… Ренегат…

Я ответил грубо, типа:

- Кто ты такой, чтобы меня учить?

Но потом успокоился и объяснил, почему я отказался от анархизма. И Леня не только принял мои аргументы, но и вступил в РПЯ, точнее, стал «кандидатом в члены» РПЯ, у нас был кандидатский стаж.

Вскоре после «подавления путча» мы получили повестки из милиции. Нас вызывали, чтобы мы дали показания на сотрудников милиции, которые «нарушили закон и поддержали ГКЧП». Я и Леша Бер решили не встревать в ментовские разборки, а Янек пошел к следователю. Мне настойчиво звонили по телефону домой, приглашали придти в управление по надзору за милицией, дать показания, помочь демократии. Я отказывался. А потом улетел в Париж, где стояла невыносимая жара.

Вот опять проехала директорская «Волга», директор, как обычно, сидит рядом с шофером. Драповое пальто с пыжиковым воротником, пыжиковая ушанка, седые волосы, упитанное лицо с красными прожилками, любит, наверное, посидеть в теплой компании – типичный крепкий хозяйственник…

Я ходил к проходной завода «Картонажник» как на работу. Нет, не для того чтобы распространять газеты или листовки. Наконец мы готовили акцию в духе первого поколения «Красных бригад» - решили взять в заложники директора «Картонажника».

Я вернулся из Парижа в конце сентября и, несмотря на то, что французские товарищи целый месяц промывали мне мозги, я не знал, что делать. По инерции мы продолжали распространять газеты в ВУЗах и у проходных заводов, но эффекта от этого не было никакого. Это странно, но факт: после августовской эйфории, когда на площади выходили сотни тысяч человек, чтобы выразить протест против ГКЧП, пресловутые «массы» впали в прострацию. Им было не до политики. Последние дни доживала страна под названием Советский Союз, а им было все равно: ни за, ни против. Полное безразличие. Как плохой любовник, засыпает сразу после близости, так и массы теряют активность, если терпят крах их инфантильные мечты.