Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

Однако объявлять себя советской секцией тенденции «Интернациональный социализм» мы не спешили, потому что это привело бы к разрыву с Lutte Ouvriere.

Но после того как Пьер фактически сорвал акцию на «Картонажнике», я решил с Lutte Ouvriere порвать. И не только я. Янек был тоже за это, да и Бер не видел большого смысла в дальнейшем сотрудничестве. А что касается Георгия Моторова, так тот был лично обижен на Пьера, который в споре не стеснялся в выражениях.

Мы попытались выяснить отношения с Пьером языком теории, благо в январе 1992 года он сам предложил провести семинары для товарищей. Не вышло. Пьер, как часто бывало, когда его злили оппоненты, сорвался на крик, назвал нас несмышленышами, которые не понимают, что такое активистский подход к теории. А меня вдобавок он еще обвинил в антисемитизме - в ответ на то, что я заявил, что в американском конгрессе существует сионистское лобби и что сионизм – это нечто большее, чем агитация за возращение евреев в Израиль, что это еще и расизм, а значит - разновидность нацизма. Со мной был полностью согласен еврей Янек. А француз Пьер - нет!

- После Холокоста ты не имеешь права говорить такие вещи! – орал он.

С Пьером пора было завязывать. Я устал от него.

В апреле 1992 года в Ленинград приехал один из лидеров СРП Крис Харман, такой здоровый еврей лет 45-ти, кучерявый, носатый, в очках. Приехал он не один, а с очаровательной подружкой пакистанского происхождения. Миниатюрная, стройная, огромные выразительные глаза, черные как смоль волосы, смуглая кожа… Когда они – Дейв, Харман и пакистанка - зашли за мной на факультет, мои сокурсницы заволновались, с ног до головы изучали девушку Хармана. Одна из них задала зачем-то глупый вопрос:

- Эта индианка, что - твоя новая жена?

И это несмотря на то, что всем зрячим было очевидно, что пакистанка – женщина Хармана: они держали друг друга за руки, постоянно целовались, словно влюбленные школьники.

Что нашла пакистанка в Хармане? В Хармане, конечно, чувствовалась харизма… Правда, у него был один существенный недостаток – он без всякого стеснения публично выпускал кишечные газы. Почему он это делал, я не знаю. Может, болезнь какая, а, может, показывал, что он – человек без комплексов. Признаюсь – я человек с комплексами. И привычка Хармана ставила меня порой в неловкое положение.

Мы попросили Хармана прочесть студентам лекцию о национальном вопросе. Он, конечно, согласился. Листовки под названием «Развал СССР. Есть альтернатива межнациональной войне?» с приглашением на лекцию мы распространили во многих ВУЗах. Это была настоящая пропагандистская компания! Мы с трудом, но могли себе еще это позволить. В РПЯ тогда было восемь человек. Немало для российской крайне левой группы. Я, Янек, Леша Бер, Гоша Моторов, Саша Гажев, Игорь Рыбачук, юный школьник Андрей Кузьмин и Алексей Петров.

С Лешей Петровым мы познакомились на митинге 7 ноября 1991 года. Это была первая годовщина Октября после путча. Мы стояли у арки Генерального штаба, на шлем скульптуры прикрепили портрет Маркса, а на щит – портрет Троцкого. На шеи мы повязали куфии, что произвело впечатление на арабских студентов, которые пришли на митинг, и они жертвовали в наш «партийный фонд» по 50, по 100 рублей. Честное слово: все деньги ушли по назначению, ни копейки из них мы на себя не потратили. Часть денег мы положили в Сбербанк, и они благополучно «сгорели» в ходе гайдаровской «реформы».

Из Москвы на митинг приезжал Дейв, чтобы поддержать нас, он заявил, что хочет вступить в РПЯ. Я понимал, что это маневр, что таким образом Дейв просто хочет затащить нас в тенденцию «Интернационального социализма», ядром которой была СРП Британии. В Москве Дейв выпускал даже агитационные материалы от нашего имени. Мы не возражали, несмотря на то, что были согласны не со всеми решениями Дейва. Например, в ходе путча Дейв заявил, что «мы поддерживаем призыв Ельцина к всеобщей политической забастовке». А мы были против того, чтобы поддерживать кого-либо из бюрократов, пусть даже критически.

Леша Петров оказался грамотным марксистом, правда, марксизм он понимал весьма специфически. Например, захват власти в Афганистане просоветской Народной партией он называл классическим примером перманентной революции по сценарию Троцкого. Одно время Петров сотрудничал в РКРП, а потом начал свое блуждание по троцкистским группам и сектам, пока не встал во главе своей секты – группы «Рабочая демократия», которая, как водится, недавно раскололась на три части. Алексей оказался в осколке под названием Комитет за марксистский интернационал или что-то в этом роде. Сейчас Петров - очень толстый, пузатый, волосатый, бородатый, беззубый человек, похожий на гнома из фильма «Властелин колец», его «партийное» прозвище - Иван Лох.

- Я такой же, как миллионы моих сограждан, которых кинули, как лохов, буржуи и чиновники, - заявляет Алексей.

В начале 90-х Петров был спортивным парнем, молодым физиком, выпускником Политеха, он бегал по утрам трусцой и не боялся стычек.

Несмотря на все наши усилия, на лекцию почти никто не пришел. Человека три со стороны, да моя мама с подругой. Я выступал, как сейчас выражаются, модератором.

«Мы, группа коммунистов-революционеров «Рабочая борьбы» (мы отказывались от названия РПЯ, так сказать, методом плавного ребрендинга), не случайно решили провести открытую встречу именно по национальному вопросу, – говорил я во вступительном слове. - Сегодня, когда из осколков имперской КПСС возник целый ряд псевдосоциалистических и коммунистических групп, единых в стремлении возродить рухнувшую сталинскую империю, особенно важно защитить истинно большевистский подход к национальным проблемам. Мы, коммунисты-революционеры настаиваем на том, что социализм не имеет ничего общего с великодержавностью и любовью «к нашей великой Родине».

Харман сидел рядом. Во время моего выступления он дал волю своей странной привычке. Незадолго до лекции он пообедал в нашей студенческой столовой. И, наверное, этот не очень изысканный обед дал о себе знать. Характерные звуки регулярно доносились до слуха аудитории. Я и Дейв, который переводил Хармана, сидели красные, как коммунистическое знамя. Ведь аудитория не знала, что звуки издает заезжий теоретик марксизма, могли грешить и на нас.

На собрании произошел еще один забавный инцидент. Незадолго до приезда Хармана мы познакомились с двумя рабочими с Кировского завода, они рассказали, что главными злодеями они считают председателя Совета трудового коллектива Барнева и председателя профкома Юдина.

Мы распространили перед проходной завода бюллетень, в котором ославили одного и второго злодея. «СТК – это не рабочая организация, а пятое колесо в телеге администрации, - утверждали мы. – Возглавляемый «рабочим аристократом» Барневым СТК не хочет бороться за интересы рабочих. Чтобы выйти из кризиса, надо взять под контроль производство».