Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

Мы договорились с Дугиным, что продолжим общение, может быть, даже наладим сотрудничество. Но это пока были только слова. Все же от Дугина и НБП, от «Элементов» и «Лимонки» исходил чуждый мне дух. На обложках «Элементов» - вавилонская блудница (олицетворение мондиализма), нордический юноша, а в «Лимонке» - восторг по поводу взятия Грозного российской армией. Мне понравился антиобывательский пыл «Лимонки», но все остальное… остальное порой читать было просто противно.

Но и быть прежним активистом я уже не мог. Нет, мы продолжали продавать газеты, я подготовил новый номер «Рабочей борьбы» со статьей, где доказывалось, что во второй мировой войне победила мировая буржуазия и сталинская бюрократия, а рабочий класс проиграл. Но все это делал как бы по инерции, без души, без огня, без энергии.

Первая мировая война превратила Муссолини из социалиста в фашиста. Первая война в Чечне сделала меня национал-большевиком. Я подрабатывал сторожем в контактной сети, на стипендию аспиранта, естественно, было не прожить. Помню, сижу вечером в кабинете начальника, смотрю телевизор, петербургский канал – показывают фильм одного питерского журналиста о боевых действиях в Грозном. Вот в кадре офицер, который был гидом журналиста. «А теперь мы должны перебежать из этого дома в соседний, и на этом наша экскурсия по чеченской столице закончится», - объясняет журналист. Они побежали: офицер впереди, журналист с камерой сзади. Вдруг выстрел, снайпер попадает в офицера, тот замертво падает, второй выстрел, раздается крик журналиста: «Ой, он меня убил!». Он падает вместе с камерой, камера снимает разбросанные кирпичи и как будто медленно угасает. Затем титр: «Это была последняя работа журналиста такого-то (не помню фамилию). Увиденное произвело на меня тяжелейшее впечатление: человек снял смерть – другого человека и свою. У меня ком застрял в горле. Но не успел закончиться этот фильм, как начался пошлейший французский эротический сериал. Я был в ярости, в бешенстве! Неужели они не понимают, что так нельзя! Люди умирают в Грозном, чеченцы и русские, умирают сейчас, убивают друг друга, а они показывают пошлые фильмы, чтобы мы расслабились. Они хотят, чтобы мы здесь смеялись и не о чем не думали, когда другие гибнут молодыми. Скоты! Из соседней комнаты послышался хохот - работяги смотрели сериал. Война в Чечне их не касается тоже. Их ничего не касается, им бы только глаза залить – быдло! Я с трудом сдержался, чтобы не ворваться к монтерам и не наорать на них.

Когда российские танки готовились войти в Ичкерию, мы с Янеком пошли на антивоенный митинг у Казанского собора, ораторы обличали российские нефтяные монополии, чьи аппетиты и привели к войне, выступали представители местной чеченской диаспоры, с одним из них, Зелимханом, я подружился через несколько лет при других обстоятельствах. Затем мы написали с Янеком текст заводского бюллетеня, в котором обличали античеченские милитаристские планы Кремля.

«Из-за событий в Чечне средства массовой информации, чтобы запугать обывателя опасностью террористических актов «фанатиков-мусульман, подняли вой о росте исламского фундаментализма, - писали мы. – В действительности ислам не более жестокая религия, чем любые другие. Подъем же религиозных чувств среди чеченского населения являет собой искаженное выражение чувства протеста против национального угнетения. Как говорил алжирский революционер Франц Фанон: «Наступлению колонизаторов на чадру колонизованный противопоставляет культ чадры»». Наша листовка-бюллетень заканчивалась лозунгами: «Российские войска – прочь от Чечни! Долой империалистический экспансионизм России! Рабочая солидарность в рабочей борьбе! Перманентная революция против перманентной бойни!» Кстати, это был последний ежемесячный заводской бюллетень, затем мы стали выпускать бюллетени для рабочих от случая к случаю.

Но затем я стал постепенно отходить от ортодоксального социалистического антимилитаризма. Либеральные средства массовой информации, то есть почти все СМИ с каким-то садистским сладострастием смаковали то, что российская армия состоит из «неподготовленных к войне мальчиков». Явно было, что вся пресса и телевидение работают на Дудаева. Если армию и показывали, то только как чумазое и убогое сборище. Чеченцев показывали благородными партизанами, которые проявляют чудеса великодушия, отдавая плененных безусых солдат в руки матерей: «Мы с детьми не воюем!». Я ничего не имел против независимости Чечни, хотя и считал, что развал Российской федерации обернется трагедией для простых людей, но эта либеральная подача раздражала своей лживостью.

Либералы вызывали чувство презрения. Сергей Ковалев призывал «цивилизованное сообщество» наказать Россию, введя против нее экономические санкции. Неужели этот тип не понимал, что санкции ударят не по тем, кто развязал войну, а по тем, кто и так еле-еле сводит концы с концами. В России голодали целые регионы!

Затем либеральные СМИ стали изображать солдат злодеями, мясниками, которые обучились в Чечне «искусству убивать». «Что же это такое получается? - думал я. – Солдат предают и так и эдак! Государство послало ребят на смерть, а теперь не защищает их от поношения. Солдат предали!».

Я пришел к мысли, что горячие точки бюрократия создает специально, чтобы торговать оружием, тратить бесконтрольно деньги из бюджета. Кроме того, война выгодна правозащитникам, которые, как писал в одной из статей заводского бюллетеня после рейда Шамиля Басаева в Буденновск, «пыжатся от желания предстать перед лицом «мировой общественности» в качестве людей «доброй воли». Ведь «во время войны всегда есть повод для антивоенной и правозащитной демагогии».

«Российские солдаты по воле ничтожного начальства превратились в живые мишени. Для чего льется их кровь? – подводил я итог. – Вовсе не для обеспечения территориальной целостности России. Она льется ради того, чтобы одни могли обеспечить себе роль дирижера в торговле оружием и накопить денежный капитал; чтобы другие могли заниматься правозащитной демагогией и заработать капитал политический. Политиканы в проигрыше не останутся».

Если ни рабочие, ни студенты не показывают себя революционной силой, может быть, этой силой явятся бывшие фронтовики, преданные солдаты? – на этот вопрос я пока не мог ответить однозначно, но все чаще себе его задавал.

Обсуждая «солдатский вопрос» с некоторыми товарищами, я не встречал понимания.

- Ты что?! То, что ты говоришь - это же чистый фашизм! С этого начинал Муссолини. Ты что забыл? – говорили мне, например, Игорь Рыбачук, которого я случайно встретил на станции метро «Проспект просвещения».