Макс Галло - Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934

50 тысяч человек, собравшихся в парке в южном пригороде Берлина, чтобы послушать воскресную мессу месье Барреса, тоже не испытывают никакой тревоги. Выстроившись длинными рядами, они стоят на коленях на короткой густой траве, а потом идут к алтарю, чтобы принять причастие. Доктор Клаузенер произносит речь. У нее умеренный тон: несколькими фразами он воздает должное правительственным усилиям по наведению порядка и довольствуется тем, что заявляет о праве католиков исповедовать свою веру с уважением и достоинством, что они и делают сейчас. Это, несомненно, должно служить подтверждением того, что в Третьем рейхе все спокойно. Миролюбиво настроенные слушатели бурно аплодируют доктору Клаузенеру.

В то же самое время большая толпа болельщиков на берлинском стадионе ликует от радости. Десятки тысяч любителей футбола, размахивающие баварскими флагами и нацистскими свастиками, взревели от восторга, когда, на последних минутах матча, футбольная команда Оберхаузена, знаменитая «Шалке 04», прорвала оборону противника и забросила нюрнбергской команде решающий гол, победив тем самым в чемпионате Германии. Матч закончился, и зрители в радостном настроении расходятся по домам, детишки сидят на плечах своих отцов, а рабочие, выбравшиеся в выходной на стадион, продолжают обсуждать игру, потом отправляются в пивные залы в своих районах. В этот длинный летний день жизнь в столице течет нормально, даже весело. На окраине города черные машины руководителей СС проезжают мимо групп людей, возвращающихся с католической мессы и со стадиона.

Так чего же бояться коричневорубашечникам? Ничего не изменилось: они по-прежнему влиятельные «старые бойцы», с мнением которых считаются даже министры. В зале номер 5 Эссенско-Мюльхеймской ярмарки в 8.45 собрались штурмовики Рура, смешавшиеся с толпой рабочих, чьи лица задубели и потемнели от долгих часов работы у доменных печей и мартенов. Большое здание со сводчатым потолком из железобетона, непропорционально длинное, серое и мрачное, похоже на суровый храм промышленности, мощный и угрюмый. Посреди зала тянется широкий проход, по обе стороны которого стоят стулья. С балкона и с трибуны, установленной в центре зала, свешиваются флаги и огромные знамена со свастикой. Штурмовики, рабочие и члены гитлерюгенда ждут здесь с самого утра. Зал звенит от тысяч голосов и наполнен дыханием тысяч легких – он еще не успел прогреться. В 8.40 на трибуну поднимается руководитель областной организации гитлерюгенда, и большой митинг начинается. «Необходимо, – кричит в толпу этот руководитель, – начать борьбу с социальными предрассудками и классовым духом. Шапочки студентов университетов и учащихся старших классов надо сжечь, как пережиток иерархической системы прошлого». Часть аудитории отвечает на эти слова одобрительными криками, которые усиливаются, когда объявляют, что приехал Рудольф Гесс. «Юность нуждается в дисциплине», – заявляет он под бурные аплодисменты аудитории и громогласные выкрики одобрения. Когда Гесс заканчивает свою речь, собравшиеся запевают песню, и к учащимся присоединяется СА. В десять часов к зданию подъезжают машины Лея и Геббельса. Когда они входят в зал, вновь раздаются аплодисменты.

Оба министра в фуражках, а у Геббельса на рукаве повязка со свастикой. Он садится рядом с Леем. Низкорослый, гримасничающий, на фоне массивного Лея он кажется мелким и незначительным человечком. «Когда власть становится сильной, жестокость уже не нужна», – заявляет Лей. Начав свою речь с аналогичного заявления, Геббельс обрушивает весь свой гнев на врагов режима, размахивая при этом сжатым кулаком. Они прячутся под разными личинами, порой под маской офицера или интеллектуала, иногда под маской журналиста или священника. Штурмовики ревут от восторга. Карл Кудер, сидевший в последних рядах, вспоминает, что, когда Геббельс заявил: «Это всегда одна и та же клика... жизнь так ничему их не научила... завтра они будут вести себя точно так же, как вчера», мы с товарищами вновь «увидели нашего Геббельса и наш рейх». Услышав критику в адрес юнкеров, офицеров и интеллектуалов, Кудер и его товарищи разражаются радостными криками. «Мы орали так громко, что сорвали себе голос». Когда Геббельс говорил о революционной дисциплине и преданности долгу, они его не слушали, но когда он выкрикнул: «Я убежден, что у нас есть силы делать все, что мы считаем нужным. Наша сила не знает преград», они снова заорали от восторга.

«Наша сила не знает преград». Штурмовики и члены гитлерюгенда подхватывают этот лозунг. Они бегут к широкому главному входу, чтобы проводить Геббельса до машины. «Мы подумали (наконец-то нам сказали), что мы все делаем правильно, мы были уверены в этом», – вспоминает Карл Кудер. Разве Геббельс не проклял всех Папенов Германии, а также тех, кого постоянно разоблачают Рем и его сторонники? Кудер добавляет: «Геббельс уехал из Эссена около двенадцати часов. Нам сказали, что он летит в Гамбург на Немецкое дерби».

Небо над Гамбургом серое, с легкими облачками, которые тянутся параллельными полосами. Идет легкий дождик, но на ипподроме собралась большая толпа. Дерби, впервые проведенные в 1869 году, привлекают представителей всех классов. На лужайке, несмотря на дождь, толпятся рабочие. Специальный поезд привез представителей дипломатического корпуса, которые после дерби посетят Кильскую регату. На трибунах много официальных лиц, они салютуют друг другу. Сюда приехали члены правительства рейха и Пруссии, включая директора Национального спорткомитета Чаммера фон Остена. На дороге, ведущей в Гамбург, выстроилась череда машин длиной больше километра. Неожиданно мимо этих машин в сопровождении двух мотоциклистов проезжает служебный лимузин. Это едет на дерби Франц фон Папен. Когда он появляется на центральной трибуне, к нему со всех сторон подходят люди; звучат аплодисменты. Вице-канцлер рассказывает об этом так: «Я отправился в Гамбург на Немецкое дерби. Как только я появился на трибуне, тысячи людей бросились ко мне, крича: «Да здравствует Марбург, да здравствует Марбург!» – совершенно неожиданное явление, поскольку гамбургцы обычно довольно флегматичны и поскольку мы собрались на спортивные состязания, а не на митинг. Весть о приезде вице-канцлера достигает задних рядов, и аплодисменты становятся громче. Люди напирают. Я не мог и шагу ступить – сотни радостных людей преграждали мне путь, и вскоре я почувствовал себя окруженным».

Офицеры СС не скрывают своего недовольства, а увешанные медалями штурмовики покидают трибуну. Спонтанная демонстрация носит, несомненно, политический характер. Папену аплодируют потому, что он осмелился сказать правду о жизни Третьего рейха.