Макс Галло - Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934

Во вторник 26 июня Зепп Дитрих приезжает на Бендлерштрассе и, вызвав офицера из отдела генерала Бломберга, передает ему секретный документ, который, по его словам, он получил от одного из руководителей СА, возмущенного его содержанием. Прочитав эту бумагу, Бломберг приходит в ярость, смешанную со страхом: из нее явствует, что Генеральный штаб СА планирует во время путча ликвидировать всех высших офицеров рейхсвера. В тексте говорится, что армия должна быть очищена от закоренелых консерваторов и им на смену должны прийти революционеры. Среди тех, кого надо будет убрать в первую очередь, называются генералы Бек и Фрич.

В тот же самый день в свой кабинет входит капитан Пациг. Он долгие годы служил на флоте, но последние несколько месяцев возглавляет абвер, армейскую разведку, которая сумела уцелеть после разгрома 1918 года и в течение последовавших за этим черных лет составляла секретное ядро рейхсвера, служившего, в свою очередь, сердцем разгромленной нации. На своем рабочем столе капитан Пациг находит документ. Ни часовые, ни офицеры не знают, как он туда попал. Эта таинственная бумага представляет собой копию приказа, отданного Ремом своим штурмовикам, – секретного приказа, объявляющего о немедленном перевооружении СА. Разве это не доказательство того, что СА готовят путч? Пациг сообщает о найденном документе начальству. Вскоре после этого в его кабинет входит генерал фон Рейхенау. Вставив монокль в правый глаз, он читает приказ Рема, а потом, бросив взгляд на Пацига, произносит: «Это последняя капля. Я иду к Гитлеру».

Но Гитлер еще не вернулся из Берхтесгадена. Он решил выждать – пусть противник выдаст свои намерения. Фюрер хорошо помнит правило: надо знать, какую игру затеял твой противник. Поэтому Гитлер живет в своем шале и, принимая делегации из соседних деревень, похлопывает по щекам детишек. Генерал фон Рейхенау, приехав в секретариат Канцелярии, настаивает, чтобы ему сообщили, когда появится фюрер, и ему говорят, что он наверняка приедет завтра, в среду 27 июня, но надолго в столице не задержится.

Рейхенау возвращается на Бендлерштрассе. Отсутствие Гитлера только усиливает общую неуверенность, создавая ощущение, что возможно все. У абвера есть новые сведения для Рейхенау. В одном из зданий, принадлежащих СА (штаб-квартире на Рейтерштандарте, 28), расположенном напротив дома, где живет французский дипломат, штурмовики регулярно устраивают учебные пулеметные стрельбы. Дипломат, несомненно, уже сообщил об этом в Париж, поскольку стрельба хорошо слышна на улице. Она началась меньше недели назад и предвещает серьезные события. Гораздо более серьезные, чем документ, доставленный Зеппом Дитрихом, и приказ, якобы случайно забытый на столе капитана Пацига.

Стрельба из пулеметов не выходит из головы у тех, кто готовит ликвидацию Рема и его СА. Гиммлер, Гейдрих, Рейхенау – все те, кто фабриковал и использовал документы, порочащие штурмовиков, – столкнулись с фактом, который подтверждает, что их опасения не напрасны. Учебные стрельбы говорят о том, что штурмовики и вправду могут нанести удар, что они действительно готовят переворот. Как обычно, люди, живущие в мире теней, уверены, что все окружающие только и делают, что готовят заговоры. У Гиммлера и Гейдриха к решимости теперь примешивается страх. Встревожился даже Геринг. Во вторник 26 июня он произносит речь в Гамбурге. Его слушает смешанная аудитория, состоящая из членов семей богатых судовладельцев и местных нацистов, часть из которых когда-то работала на них. Геринг – сама любезность. Сегодня он совсем не похож на того демагога из Нюрнберга, который обрушивает громы и молнии на головы врагов партии. Он не угрожает консерваторам и не оскорбляет их, а говорит о необходимости союза с Гитлером, намекая на то, что сам он тоже испытывает некоторые опасения. «Тех же, кто мечтает об установлении порядка в стране, кто помнит величие и дисциплину, царившую в годы империи, – говорит Геринг, – я хочу заверить в том, что единственный человек, способный снова сделать Германию сильной, а бывшим солдатам Гогенцоллернов вернуть уважение общества, – это Адольф Гитлер... Мы, живущие сегодня, должны радоваться, что у нас есть Адольф Гитлер». Для Геринга звук пулеметных очередей СА, вероятно, противоречит словам Франца фон Папена, произнесенным им в Марбурге. Герману Герингу, герою войны, получившему погоны генерала из рук самого Гинденбурга, женатому на Карин, шведской аристократке, самому консервативному из всех нацистов, близки по духу юнкера, члены Офицерского корпуса и рейхсвер. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он пытается сохранить свои связи с консерваторами.

Некоторые подозревают его в том, что он думает только о своей карьере, которая волнует его гораздо больше, чем судьба нацистского режима. За Герингом внимательно следят; генерал фон Рейхенау, человек непомерного честолюбия, опасается, что Геринг в один прекрасный день станет министром рейхсвера, возможно, в новом рейхе. Вероятно, ненависть Рейхенау к СА, его связи с гестапо, Черной гвардией Гиммлера и Гейдриха, и объясняются тем, что он хочет обезопасить себя от генерала Геринга.

В этом кипящем котле амбиций, интриг и соперничества, который называется Третьим рейхом, каждый человек должен уметь защищать себя от врагов. Хороши любые союзники. Герман Геринг нуждается в консерваторах и потому с легкостью простил фон Папену его речь в Марбурге, другие же никогда не простят ему этой речи.

Вице-канцлер Франц фон Папен решил провести вторник 26 июня в Вестфалии, у своих родственников. Банкет, последовавший за венчанием, затянулся далеко за полночь, и Папен, уставший после нескольких очень тревожных и напряженных дней, рассчитывает отдохнуть. Утром он долго гуляет со своим секретарем, но к полудню из Берлина приходит коммюнике и разбивает все его надежды на краткий отдых. «26 июня мне позвонил Чиршский и сообщил, что гестапо только что арестовало Эдгара Юнга». Юнг – выдающийся журналист, обладающий политическим мужеством. Он от имени Папена поддерживал связь с маршалом Гинденбургом в Нейдеке. Он написал текст Марбургской речи, которую Папен и его помощники только слегка подправили. Гестапо все это известно. И оно хотело бы узнать больше, ибо никогда никому ничего не прощает.

Друзья Юнга рассказывают о том, как действовали люди Гиммлера и Гейдриха. Тревогу подняла домработница Юнга. Она приехала в его квартиру во вторник утром, около девяти часов. Открыв дверь, она ужаснулась – по всей прихожей валялась одежда, ящики стола в кабинете были выдвинуты, а по разбросанным повсюду бумагам она догадалась, что здесь что-то в спешке искали. В спальне вся мебель была перевернута, а кровать не заправлена. Нет сомнений, что к Юнгу ворвались, когда он еще спал. Он, по-видимому, пытался сопротивляться. Домработница в ужасе обзвонила всех известных ей друзей Юнга, но не стала звонить в полицию, поскольку увидела на стене надпись, сделанную рукой журналиста. Ему, должно быть, разрешили на минуту зайти в ванную, и он успел написать карандашом на стене слово «гестапо». В разгромленной квартире Юнга собрались сотрудники вице-канцлера и близкие друзья журналиста. Разбросанные повсюду вещи и бумаги стали серьезным предупреждением о грядущих бедах. Что же делать? В первую очередь, конечно, надо найти Папена. Чиршскому наконец удается связаться с ним в Вестфалии. Папен просит еще раз подробно рассказать о случившемся – ему надо все обдумать. Впрочем, как только он услышал слово «гестапо», ему сразу все стало ясно. Гейдрих и Гиммлер решили нанести первый удар и спустили с цепи своих волкодавов. Но как далеко они зайдут? Папен решает немедленно вернуться в Берлин. Надо попытаться вырвать Юнга из лап мучителей, к тому же надо выяснить, кого еще они задумали арестовать и за что. Кроме того, Папен думает и о том, как обезопасить себя. Он надеется, что в кругу официальных лиц Берлина он будет застрахован от внезапного ареста и наемных убийц. Вторник 26 июня – с арестом Юнга борьба начинается.