Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

В половине четвертого дня стало слышно приближение танков с запада. Лейтенант, командовавший саперами, вначале подумал, что это могут быть русские, но успокоился, когда в трех первых машинах узнали бронетранспортеры «хорьх» с номерами 22-й танковой дивизии. Считая их за колонну подкрепления, следовавшую к Сталинграду, он приказал поднять барьер. Бронетранспортеры остановились на мосту, из них выскочили 60 русских, которые расстреляли из автоматов большую часть саперов и взяли в плен уцелевших. Они сняли подрывные заряды, и 25 танков из колонны прошли по мосту, направляясь на юго-восток, где этим же вечером соединились с 14-й отдельной танковой бригадой из 51-й армии Труфанова. Было выковано первое, еще тонкое звено цепи, которая стянется вокруг четверти миллиона германских солдат. Наступил поворотный пункт Второй мировой войны.

Когда танки русского 26-го танкового корпуса захватили Калач и соединились с пехотой, наступавшей с юга, они достигли даже большего, чем той внушительной победы, которую обещала изоляция 6-й армии. Ибо эта блестящая операция отметила полное и окончательное смещение стратегического баланса двух противоборствующих сторон. С этого времени Красная армия взяла инициативу в свои руки, и, хотя немцы еще во многих случаях пытались (а в некоторых и преуспевали) сдвинуть равновесие в свою пользу, оказывалось, что их усилия имели только тактическое значение. С ноября 1942 года положение вермахта на Востоке стало, по существу, оборонительным.

Этот поворот событий на 180 градусов порожден рядом взаимозависимых факторов. Первый – это неоправданная самоуверенность немцев. Именно она стояла за идиотскими диспозициями, когда слабейшим соединениям на фронте поручили самые важные секторы. (Разумеется, самые важные – в случае изменения характера главного сражения и превращения его в оборонительное.) Второй – непоследовательное, если не сказать, сумасбродное руководство, главным образом следствие вмешательства Гитлера. Это привело к путанице в целях и в их первостепенности. И наконец, эта эмоциональная одержимость захвата Сталинграда, фатально втянувшая острие клина наступления в сеть уличных боев, а всю армию в статический процесс бесконечного износа собственных сил, который был несравненно тяжелее для нее, чем для противника, и к которому она была менее приспособлена.

Но в сущности, причины просчетов немцев лежали глубже. Неоспоримым фактом было то, что они слишком сильно замахнулись. Они целиком полагались на то, что превосходство в руководстве и подготовке компенсирует им материальные нехватки. Потерпев неудачу и не уничтожив Красную армию в 1941 году – да еще испытав на себе зимой ее способность стремительно восстанавливать свои силы, – они начали кампанию, которая до предела истощила их собственные ресурсы, пренебрегая, на собственную беду, неумолимыми законами времени и пространства, численности и огневой мощи.

Разгром под Сталинградом поразил всю нацию, и его подземные толчки, отдаваясь эхом от народной массы, регистрировались в ОКВ. Идея конечного поражения, еще никак не воплотившаяся материально, уже начала отбрасывать все увеличивающуюся тень. Влияние этого потрясения сильнее всего выразилось в характере руководства. Именно это придает особый интерес 1943 году. Ибо в первые шесть месяцев этого года ведение войны на Востоке характеризовалось большей степенью профессионализма в руководстве, чем в любое другое время. Как если бы Паулюс своим жертвоприношением умилостивил судьбу, давшую его коллегам в Генеральном штабе последний шанс вернуть себе свое влияние.

Гитлер выбрал двух человек на роль архитекторов обновления – Манштейна и Гудериана. Эти блестящие полководцы независимо друг от друга сформулировали принципы ведения кампании – возвращение к активной обороне на широком фронте, маневренной войне, где противника «выманивают» вперед, окружают и уничтожают, на манер Танненбергской битвы или Тарнувской в Галиции. Только так (считали они) можно выровнять баланс сил и добиться стратегического превосходства. История этого периода заключает в себе их начальные успехи и последующие разочарования, порожденные как ревностью и упрямством коллег-профессионалов, так и вмешательством Гитлера.

Так как этот перерыв в развитии кампании на Востоке больше обусловлен изменением стратегического баланса и характера германского руководства, чем окончанием какого-либо сражения или календарного периода, самой удобной датой для возобновления повествования является 20 ноября, когда Манштейн получил приказ прибыть в штаб группы армий «Б» в Старобельске.

В октябре Манштейн более или менее бездействовал, организуя свою штаб-квартиру в Витебске и готовясь к «специальной роли» против русского наступления, которое ожидалось против группы армий «Центр». Теперь приказ из ОКХ «в целях большей координации армий, ведущих напряженные оборонительные бои южнее и западнее Сталинграда», направил Манштейна на формирование новой группы армий в излучине Дона, на стыке групп армий «А» и «Б». Он должен был взять под свое командование 4-ю танковую армию, 6-ю армию и 3-ю румынскую армию. Задача этой новой группы была сформулирована чересчур оптимистично: «остановить атаки противника и вернуть ранее занятые нами позиции».

Из-за плохой погоды, стоявшей над всей Центральной Россией – низкая облачность, снежные заряды и температура около 20 градусов ниже нуля, – Манштейну со своим штабом пришлось ехать поездом. Он выехал из Витебска в семь утра 21 ноября, и первой остановкой была Орша. Там на платформе их ждал Клюге со своим начальником штаба генералом Вёлером. Командующий группой армий «Центр» был преисполнен мрачности. По последней информации из ОКХ, сказал он Манштейну, русские ввели в бой две танковые армии, «в дополнение к большому количеству кавалерии – в целом около 30 соединений» [78]. Относительно возможностей исправления положения он сказал: «Вы сами увидите, что невозможно предпринять ни одного действия с соединениями больше батальона, не обратившись сначала к фюреру».

Что бы ни думал Манштейн о дурных предчувствиях Клюге, его мало утешило детальное изучение войск, которыми он должен был командовать. 6-я армия, будучи окруженной, не могла использоваться в боевых действиях. Более того, дивизии Паулюса, представлявшие острие наступательного клина, все время были под самым пристальным наблюдением и руководством ОКВ, и Гитлер осуществлял непосредственный контроль за операциями через офицера связи, приданного штабу Паулюса с собственным взводом связи. Что же до остальных войск, то их реальная численность опровергала пышные обозначения «корпусов» и «армии», приписываемых им картой обстановки. 3-я румынская армия приняла на себя весь удар русской атаки от Кременской и за исключением двух дивизий на западе была уничтожена. 48-й танковый корпус, маневренный резерв в излучине Дона, после некоторых колебаний был введен в контратаку [79]. Он налетел на возобновленное наступление 2-й гвардейской танковой армии и был рассечен на части. Наконец, 4-я танковая армия на южном крыле была сама разрезана южной дугой русских клещей. Основная масса ее танков попала в Сталинградский котел, а остаток, сосредоточенный в районе Котельникова, состоял главным образом из служебных частей и войск связи, с одной целой румынской дивизией. Единственное германское соединение полного состава, 16-я моторизованная дивизия, находилась в Элисте в 150 милях от Дона, и на ней лежала критическая ответственность за охрану стыка между группой армий «А» и правым крылом главного фронта.