Карл Деметр - Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945

Ненамного позже, когда национал-социализм глубоко проник в офицерский корпус и стал завоевывать все больше приверженцев даже среди высших чинов, решение Верховного командования армией, датированное 22 февраля 1937 года, вновь делало дуэльные поединки легальными. Озаглавленное «Вызовы на дуэли и последующие процедуры» решение называло дуэль крайней мерой защиты чести офицера, как индивидуальной, так и коллективной. Год спустя, 1 марта 1938 года, это положение было повторено в циркуляре «Защита чести», составленном главнокомандующим фон Браухичем (отрывок из него приведен в приложении 18). У каждого офицера должен был быть экземпляр циркуляра, а его главная цель состояла в том, чтобы изложить «способ, которым поддерживалась честь в офицерском корпусе». Основополагающий принцип звучал так: «Права и обязанности высшего офицера – наблюдать за честью офицерского корпуса и его членов, что не освобождает отдельного человека от права и обязанности следить за собственной честью… Всеми имеющимися в его распоряжении средствами он должен защищать или восстанавливать чистоту не только свою собственную, но и честь своей фамилии, а женатый офицер также ответственен за любой проступок или пренебрежение нормами морали его жены, которые затрагивают вопросы чести». Это последнее было абсолютным новшеством, которое почти полностью затмило аргумент «воспитания» и которое позднее стало столь популярной и варварской чертой национал-социалистического «порядка».

Весь тон этого документа, смесь нового со старым, насквозь отмечен нацистским менталитетом и стилем. Однако там можно еще было услышать отголоски более старых мыслей и понятий, например, когда упоминалось «сословие» офицеров и других чинов. И это несмотря на тот факт, что в других случаях любые ссылки на понятие «сообщество» встречались возражениями, а сам Гитлер издевался над своими генералами, как над «старомодными рыцарями с засиженными мухами представлениями о чести».

Этот документ важен как образчик мировоззрения наступившего времени; однако в преамбуле содержится одно предложение, которое заслуживает специального упоминания, ибо оно связано непосредственно со старым миром идей и со старым порядком вещей: «Истинная честь немыслима без уважения к чести других!» Эти слова принадлежали главнокомандующему армией Браухичу, а сам документ был подписан на церемониальном торжественном мероприятии. Браухич был высшим офицером на службе фюрера и государства. Исходившие от такого человека типично рыцарские слова, заимствованные из прежних времен, кощунственно звучали в ушах каждого немца. Однако даже убийство Шлейхера не побудило офицерский корпус к действию или к протесту, как и последующие нападки на приличия и честь, хотя их тайно и осуждали. В целом офицеры не воспользовались мудрыми словами Теодора Фонтеня: «Времена меняются; есть время для ожидания и подчинения, и есть времена, когда действие – первейшая из обязанностей… Достойно презрения – говорить людям, что главная добродетель человека – тупое подчинение. Наивысшее из того, что мы знаем, – это свобода и любовь». Поступок генерала Йорка при Таурогене [26]– исход долгого ожидания и тяжелой борьбы с самим собой, в которой вопрос был решен в пользу высшего интереса его страны и короля, – этот поступок теперь стал неуместным мифом. А человек, «который предпочел бесчестие, когда послушание не принесло чести» (как написано на его могильном камне), также был давно забыт. На самом деле «времена меняются», и теперь офицерский корпус предпочитал засыпать при малейших угрызениях совести, убеждая себя, что такие незначительные, пустяковые вещи случаются во время любой революции, что в любом случае следует во всем винить мелких сошек, подчиненных, и что в конце концов фюрер добился невероятных результатов дома и за границей и сделал так много для вермахта в частности, что такого рода нарушения порядка на самом деле следует отнести на его счет. До недавнего времени фактически для офицера физическое сопротивление могло быть названо мятежом, и, более того, для офицера старой школы и офицеров, служивших в Первую мировую войну, это было бы настоящим преступлением.

Это верно, что старшие офицеры того времени вынесли суровый приговор армии, которая попрала свою честь, когда не смогла отреагировать на преступное убийство Шлейхера. Однако мы не должны забывать (и даже желать забыть) о том, что в отношении вопросов чести германский офицерский корпус жил много лет, а может, с незапамятных времен по имманентным законам трагедии в классическом понимании Еврипида и Софокла или их наследника Шиллера. Это был разрушительный рок судьбы, что представление о чести, имевшееся у прусского офицерского корпуса и почти у всех немцев, было так тесно связано с суверенами и их службой. Это представление воспитывалось веками. А потом, когда все монархии пали, традиционная вера внезапно сменилась другой и показала иную, совершенно неожиданную, ужасную сторону. У офицерского состава похитили королевскую путеводную звезду, офицерский кодекс чести утратил свои закрепленные в веках свойства и сместился в опасный крен, в тревожное положение нестабильности. Затем мало-помалу офицерство, похоже, нашло новую путеводную звезду, новую центральную точку во власти: вначале в своде «Правил» генерала Зеекта, потом в позиции Бенка в отношении флота и, наконец, в Гинденбурге, поскольку тот являлся президентом.

Но затем последовали дальнейшие сокрушительные удары. Человека, которого Гинденбург еще недавно называл «богемским капралом», он лично назначил канцлером. Вскоре после этого Гинденбург умер; Гитлер сменил его на посту, став главой рейха и его вооруженных сил; и что еще хуже, обязал Бломберга немедленно привести весь офицерский корпус к клятве верности лично фюреру. Совокупный эффект всего этого сделал абсолютно верным постулат, что при условии, что монархические традиции еще живы в офицерском корпусе, там мог возникнуть предательский образ, миф о фальшивой монархии.

Новая динамичная личность во главе народа, рейха и вермахта без труда добилась абсолютного повиновения во всем, что ей было нужно. В прошлом монархам всегда приносили клятву верности; теперь же ее приносили лично фюреру, и очень скоро случилось так, что его личность перекрыла собой все, включая и представление о чести, как индивидуальной, так и коллективной. Не существует других возможных объяснений того факта, что генерал Йодль (которого я назвал здесь как типичного из бессчетного числа старших офицеров и генералов) мог 13 мая 1945 года сказать такое: «Как солдат я подчинялся и верил, что моя честь требует от меня сохранять послушание, в котором я поклялся… Я провел эти пять лет, работая молча, несмотря на то что я часто полностью не соглашался и думал, что приказы, которые я получал, абсурдны и невозможны. Я понимал, что с весны 1942 года мы не могли выиграть войну…» Этот кодекс чести был полезным орудием для обучения офицеров их долгу при старой, настоящей монархии, но при фальшивой монархии, диктатуре, это было обречено на некое фальшивое же существование. В этом, в частности, заключалась трагедия высшего офицерства. Эта трагедия уходила корнями в ту же почву, что и они сами, но она держалась на взаимной связи исключительно враждебных обстоятельств – войны, ее последствий, а также двух революций.