Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Гарриман после бесед с президентом, Объединенным советом начальников штабов и Эйзенхауэром 26 июня переговорил со Сталиным о возможном дерзком шаге к более полной координации военных планов и действий. Теперь, когда американские и британские войска вступили на континент, а русские войска приближаются к ним, разве нет необходимости, спрашивал он, установить более тесную связь? Не полезно ли для каждой стороны знать планы и будущую стратегию другой? Сталин согласился, сказав, что для этой связи следует создать консультативную группу. Его, похоже, беспокоила лишь возможность возрастания утечки секретной информации. Опасность, что это может произойти, он обосновывал тем, что американские и британские газетчики пишут статьи ради личной выгоды. Доказывая оправданность своей тревоги, он сослался на появление в прессе его послания к Черчиллю, в котором речь шла о предложениях Европейской консультативной комиссии относительно отношения к немецкой армии. Посол заметил, что подобные утечки касаются только политических вопросов. Что же касается военных вопросов, он утверждал: американский и британский штабы обеспечивают сохранность секретных сведений. Его доказательства оспаривать было трудно: удивление немцев, когда мы внезапно появились в Северной Африке; их неведение, где мы собираемся высадиться во Франции; и то, что мы много раз во время наших боевых действий на Тихом океане заставали японцев врасплох.

Ответ Сталина дал возможность Гарриману доложить президенту, что, по его мнению, Сталин готов установить прямую связь между штабом Красной армии и генералом Эйзенхауэром. Но, добавил он, поскольку Сталин сомневается, сумеем ли мы сохранить секреты, соглашение придется разрабатывать с большой осторожностью. Он рекомендовал использовать в качестве связующего звена генерала Дина, главу американской военной миссии в Москве.

А советские власти постоянно остерегались подвоха или обмана со стороны западных союзников и, как и прежде, полагали, что лучший путь к истине лежит через подозрение. В июле, когда солдаты «Оверлорда» закреплялись в Нормандии, а Красная армия стремительно продвигалась по Белоруссии, советская пресса критиковала низкие темпы наступления во Франции, не принимая во внимание, что на западе немцы могут оказывать не меньшее сопротивление, чем на востоке. Позже, в августе, когда западные войска снялись со своих позиций в Нормандии, высадились на юге Франции и начали стремительно продвигаться на восток и на север, а Красная армия была остановлена перед Варшавой, советские комментарии изменились. Успех западных войск приписывался в основном тому, что немцы были вынуждены сконцентрировать на востоке крупные силы и у них не осталось резервов, чтобы противостоять наступлению на западе. Советские лидеры не собирались позволять своему народу благодарно восхищаться военными действиями союзников.

Фактически, как будет замечено позже, консультации с советскими войсками по поводу планов будущих операций оставались фрагментарными. Объединенный комитет был вынужден принимать решения о своих передвижениях в Европе без согласования с русскими; а те делали то же самое. Еще не подошло время определения точных линий соединения армий.

Единственная оживленная дискуссия о стратегии, обеспечившей успех летней кампании, состоялась между двумя союзниками на Западе. После взятия Рима Черчилль поднял старый вопрос применительно к новым обстоятельствам: «Следует ли нам осуществлять операцию „Энвил“ или выработать новый план?» Он и его советники отстаивали новый, а на самом деле старый план: продолжать широкомасштабное наступление в Италии, пересечь Адриатику и постараться дойти до Вены. Американцы не горели желанием одобрять эти намерения. Но дальнейший рассказ о военных дискуссиях и действиях будет более понятен после обзора политических ситуаций во многих странах, кроме Польши, которые в этот период доставляли хлопоты членам коалиции. Прежде всего расскажем о ситуации во Франции.

Подготавливая и проводя операцию «Оверлорд», союзники столкнулись со многими взаимосвязанными вопросами, касающимися отношений с французскими вооруженными силами, французскими политическими группами и французской нацией. Какую роль в операции освобождения будут играть французские войска и кто будет ими командовать? Следует ли посоветоваться по поводу военных планов с де Голлем, как председателем Французского национального комитета и Консультативной ассамблеи в Алжире, или даже информировать его о них? Как армиям, высадившимся во Франции, устанавливать отношения с местным населением?

Рассказ о том, что было сделано в этой области, станет яснее после краткого перечисления некоторых основных событий, происшедших во Французском национальном комитете и во Франции с тех пор, как мы в последний раз о них упоминали, то есть с конца июня 1943 года.

Правительства трех основных союзников оказались не в состоянии выработать общее отношение к Французскому комитету. Рузвельт по-прежнему отказывался признавать любые публичные заявления, в которых комитет говорил и действовал от имени всего французского народа. Он боялся, что все усиливающееся влияние де Голля может сказаться на наших военных и политических планах. Он твердо решил, по его собственному выражению, «не дать де Голлю въехать во Францию на белом коне» и стать главой правительства. Но государственный секретарь Хэлл в данном вопросе был более осторожен.

Черчилль и Идеи, хотя у них часто возникали разногласия с де Голлем, охотно смирились бы с некоторыми неудобствами ради того, чтобы поднять национальный и боевой дух французов. Но премьер-министра сдерживала мысль, которую он выразил в записке своим коллегам от 13 июля: «Даже если Советская Россия признает де Голля из-за его прежнего заигрывания с коммунистами, мы все же должны оставаться разумными и сверять свой курс с курсом Соединенных Штатов. На самом деле в данном случае было бы важнее не оставлять их в изоляции, что дало бы возможность вместе с Россией работать против них…»

Однако он по-прежнему пытался примирить комитет с американским правительством. Но пока безрезультатно.

На Квебекской конференции 20 августа Хэлл и Идеи поймали себя на том, что постоянно слишком резко выступают по спорному вопросу – включать ли термин «признание» в формулу, определяющую их отношения с Французским комитетом. Идеи потом говорил, что, поскольку дальнейшая отсрочка может принести вред, может быть, каждому из двоих стоит сделать собственное заявление.

Хэлл, если верить его более позднему отчету, ответил, что он очень сожалеет о разногласиях, но «…если британцы смогут их выдержать, то и мы – тоже».