Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Заглядывая вперед, скажем, что Объединенный комитет в своем окончательном отчете после завоевания Бирмы дал указание командованию в Юго-Восточной Азии (под началом лорда Маунтбетена) приступить к освобождению Малайи и приказал открыть Малакский пролив. Но было оговорено, что вооруженные силы Соединенных Штатов, размещенные на индийско-бирманском театре военных действий, следует рассматривать как резерв для Китая, а не для операций в Малайе или где-нибудь еще в этом регионе без нового согласования. Черчилль прокомментировал интерес к Малайе, проявленный на Мальте: «Сейчас оказалось, что операции американцев и британцев в этой части мира направлены на достижение разных целей. Американцы продолжают прилагать усилия в Китае, а усилия британцев обращены на юг».

Это означало, что американское правительство оставляло за собой свободу планировать операции в Китае и северной части Тихого океана; согласованные со стратегическими планами русских. эти планы повлияли на будущие события в Северном Китае, Маньчжурии и Корее. Одновременно британцы не встречали никаких препятствий в определении последующего передвижения своих морских и наземных сил в Юго-Восточной Азии. Это проложило путь к последующему возвращению британцам Сингапура и Соединенных Штатов Малайи, захвату голландцами Восточной Индии и возвращению французов в Индокитай.

Совместив свои точки зрения и придав им согласованную и определенную форму, американские и британские военные вылетели в Ялту. Они надеялись окончательно согласовать с советскими войсками свои действия в Европе и на Дальнем Востоке. Президент и Черчилль вылетели вслед за ними в холодную ночь на отдельных самолетах.

Многочисленным друзьям и домашним показалось, что президент перед отлетом из Вашингтона выглядел нездоровым, хотя он уверял всех, что чувствует себя прекрасно. Во время морского путешествия он несколько отдохнул и загорел, а от короткого пребывания на Мальте получил большое удовольствие. И все же, когда президентский самолет приземлился на аэродроме Саки в Крыму. Черчиллю, наблюдавшему, как президент сходит со «Священной коровы», показалось, что «вид у него болезненный».

Что же касается британского премьер-министра, то все считали само собой разумеющимся, что он может выдержать любое длительное путешествие без ущерба для здоровья; даже Сталин, извиняясь в разговоре с Гарриманом за свой отказ покинуть Советский Союз, назвал премьер-министра «…самым здоровым стариком и отчаянным малым». Но семья Черчилля и его врачи не забыли о рецидиве пневмонии после конференций в Тегеране и Каире; поэтому вместе с ним приехали дочь Сара и личный доктор лорд Моран.

Когда на пути из Англии у него поднялась температура и ему пришлось некоторое время полежать в постели на Мальте, стало ясно, что он действительно нуждается в уходе.

Президент, сидящий в открытой машине, и Черчилль, идущий пешком рядом с ним, вместе обошли строй почетного караула на аэродроме Саки прежде, чем отправиться в комнату отдыха, где их встречал Молотов. Сталин, по всей видимости, был здоров и бодр.

Еще до того, как начались встречи, договорились, что каждый из трех глав государств сможет свободно поднимать любой вопрос, который ему захочется обсудить. В духе одного из более ранних посланий президента к Сталину (от 18 ноября), где содержатся слова: «Мы понимаем проблемы друг друга и, как Вам известно, я хочу. чтобы эти обсуждения остались неофициальными, поскольку для официальной повестки дня у нас нет никакой причины», никакой официальной повестки дня не было. Именно рассказывая об их работе, а не делая отметки в календаре их заседаний, я буду следовать топографии исторического пейзажа, на фоне которого разворачивались события.

Первым решением глав государств в Ялте было решение начать конференцию с обсуждения военных проблем.

Изложив друг другу свои точки зрения, штабные работники отправились формулировать решения, а позже представили их на рассмотрение и одобрение главам государств. Американский и британский штабы время от времени продолжали встречаться, как они это делали на Мальте, чтобы довести до совершенства совместный отчет, попутно согласовывая его с советским Генеральным штабом. Одновременно американцы и русские корректировали совместные планы относительно северо-западной части Тихого океана. За всей этой работой неусыпно наблюдали главы государств. Их «да» или «нет» являлось окончательным приговором.

В записи бесед о координации усилий, направленных против Германии, нет ни малейшего признака соперничества между западными союзниками и Советским Союзом относительно славы или политического превосходства, которого можно достичь, форсируя наступления своих армий. Каждый изъявлял готовность нанести еще один как можно более быстрый и сокрушительный удар, чтобы не допустить переброску немецких войск с запада на восток и обратно и истощить их резервы. Поэтому не уточнялись места и линии, где должны были остановиться войска, наступающие с востока и с запада. Это должно было определиться по ходу битвы; перед творцами политического урегулирования по-прежнему стоял вопрос о том, где и как надолго останется каждая армия.

Рассказы лидеров о своих недавних победах и планах на будущее впечатляли. Сталин и его политические советники доложили об успехах главного наступления в центральной части Восточного фронта, начатого в середине января, и об одновременных наступлениях на севере и на юге. В течение первых трех недель советские войска прорвали оборону противника по всей линии фронта и продвинулись более чем на триста миль в направлении основного удара. Советские войска стояли на Одере к северу от Франкфурта (на границе с Польшей), а на южном фланге Центрального фронта захватили большую часть промышленного района Силезии. Русские находились всего в сорока милях от Берлина. Наступая на северном фланге, они окружили примерно двадцать шесть немецких дивизий в Курляндии, а также прорвали немецкую оборону в Восточной Пруссии и находились на подступах к Кенигсбергу. В Венгрии, постепенно истощая силы немцев, они продвигались к Будапешту. Всего они уничтожили примерно сорок пять немецких дивизий и почти полностью разгромили танковые дивизии, переброшенные с Центрального фронта.

С первых бесед Сталина с Рузвельтом и Черчиллем было понятно, что он настроен оптимистично. Он считал, что немецкий фронт полностью разбит и немцам будет очень трудно даже залатать щели. Но в докладе Антонова на первом пленарном заседании штаба 4 февраля угадывались недобрые предчувствия. Он с глубоким уважением отозвался о сопротивлении, которое даже разгромленная Германия оказывает более мощным силам Красной армии, но предупредил, что раньше, чем русским удастся продвинуться дальше на запад, развернутся еще более ожесточенные бои: «Немцы будут защищать Берлин, для чего они попытаются сдерживать продвижение советских войск в районе Одера, обороняясь за счет отступивших войск и резервных частей, переброшенных из Германии, Восточной Европы и Италии».