Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

В конечном счете, его главным итогом вполне могло оказаться следующее – скорее Япония потеряет свою империю и положение на Азиатском континенте, чем Советский Союз откажется от своих притязаний.

Но сомнения и споры начались позже. Авторы договора расстались в Ялте с чувством, что соглашением о действиях в северной части Тихого океана они вовлекли в свою коалицию еще одного члена и расчистили дорогу Китаю, чтобы он мог свободно войти в нее.

Временного соглашения достигли и по Корее. В Каирской декларации американское, британское и китайское правительства обнародовали решение, что «…в свое время Корея станет свободной и независимой». В той же беседе 8 февраля Рузвельт поднял вопрос о практическом осуществлении этого вопроса. Он спросил мнение Сталина об опеке над Кореей, осуществляемой советскими, американскими и китайскими представителями, и предложил при необходимости сохранять ее в течение двадцати или тридцати лет с целью подготовки страны к самоуправлению. Сталин сказал, что чем короче будет этот период, тем лучше. Он поинтересовался, предполагается ли размещение в Корее каких-нибудь иностранных войск. Президент ответил отрицательно, и Сталин выразил одобрение. Тогда президент сказал, что не считает таким уж важным приглашать британцев к участию в опеке над Кореей, но боится их обиды, если их оставить в стороне. Сталин согласился с этим и добавил: «Фактически премьер-министр может нас убить».

Это совпадение идей по Корее не отражено в секретном соглашении или как-то иначе. Никто даже не задумался, согласится ли корейский народ на опеку вместо того, чтобы требовать немедленной независимости.

По контрасту со своим дерзким желанием разрешить оставшиеся территориальные вопросы на Дальнем Востоке, президент в Ялте осторожно избегал ответственности за решение польского вопроса. Эта проблема мучила Черчилля, тревожила Рузвельта и провоцировала Сталина.

Надежда, с которой премьер-министр уехал из Москвы в октябре, оказалась совершенно тщетной. Расхождение между двумя группами стало еще шире. Люблинская группа относилась к правительству в изгнании (по-прежнему признаваемому Соединенными Штатами и Великобританией) враждебно и пренебрежительно. Советское правительство обвиняло лидеров польского подполья, руководимых из Лондона, в саботаже и убийстве и арестовывало его членов. Командиры Красной армии в Польше и их местные польские друзья отказались позволить британцам и американцам направить в страну наблюдателей или офицеров связи. Поляки, рассеянные по всему миру, боялись возвращаться или получали отказ во въезде.

Миколайчик, вернувшись из Москвы, тотчас же посоветовался со своими коллегами в Лондоне, принимать или не принимать условия, предложенные Сталиным. Прежде чем принять решение, он снова попытался определить, как далеко зайдет поддержка британского и американского правительств. Он обратился к Черчиллю с серией вопросов:

1. Поддержит ли британское правительство предложенное расширение польских границ на западе, если американское правительство с этим не согласится?

2. Одобрит ли оно расширение границы Польши до Одера, включая Штеттин?

3. Гарантирует ли оно границы и независимость новой Польши?

2 ноября британское правительство ответило, что оно будет поддерживать расширение польских границ на западе и считает, что польское правительство имеет право продлить свою территорию до Одера. Оно охотно даст необходимые гарантии, но только совместно с Советским Союзом.

В личном письме и через своего посла в Вашингтоне Миколайчик добивался от Рузвельта ответов на эти вопросы, умоляя его вступиться перед Сталиным за Львов и нефтяные промыслы. Государственный департамент побуждал президента высказаться от имени американского правительства по обсуждаемым вопросам. Договорились, что Гарриман, которому предстояло возвращаться из Вашингтона в Москву через Лондон, передаст Миколайчику письмо, в котором будет обрисована позиция американского правительства, и в то же время скажет, что если он хочет, то он (Гарриман) по возвращении в Москву объяснит Сталину, почему президент считает, что Львов следует оставить Польше. Тут уместно привести высказывание Хэлла, что политика Рузвельта заключалась в том, чтобы «…не класть Соединенные Штаты на постель из крапивы».

Письмо, подписанное Рузвельтом, было сочувственным по тону. но осторожным в обещаниях. В нем снова утверждалось, что правительство Соединенных Штатов твердо стоит за сильную, свободную и независимую Польшу и оно не будет возражать против любого соглашения, которого польское, советское и британское правительства достигнут по будущим границам Польши, в том числе имея в виду и обещанную компенсацию от Германии. Но в нем не было обещания гарантировать границы, установленные при таких вынужденных обстоятельствах. Настоящая позиция объяснялась тем, что на организацию безопасности, спланированную в Думбартон-Окс, будет возложено наблюдение за сохранностью установленных границ.

Прежде чем отдать это письмо Миколайчику, Гарриман показал его Черчиллю и Идену. Те сочли, что оно сможет прояснить ситуацию. Затем, 22 ноября, он передал его Миколайчику, который впал в пессимизм и со страхом наблюдал события в Польше, где влияние коммунистов на люблинский комитет и даже на его лондонское окружение становилось все более заметным. Он заявил Гарриману об убежденности в том, что не сможет получить достаточной поддержки своей программы примирения с советским правительством и люблинскими поляками. Его помощники, объяснил он, уверены в склонности советского правительства к насаждению в Польше коммунизма; он намерен ждать окончательного освобождения Польши, чтобы организовать в стране сопротивление против господства русских, и надеется, что в недалеком будущем Россия под влиянием американцев и британцев позволит польскому народу выбрать собственное правительство. Поэтому он считает несправедливым просить президента пытаться склонить Сталина к компромиссу по Львову, а также месторождениям нефти и поташа.

Миколайчик фактически решил устраниться от дел. Позже он так выразил свои чувства: «Мы находимся все в большей изоляции. „Большая тройка“ или открыто, или скрыто смотрит на нас как на нарушителей их единства… Мой кабинет чувствовал, что я пошел на значительные компромиссы, хотя я им объяснил: если все основные державы признают люблинскую группу, они будут отрезаны от польского народа».

Черчилль и Идеи понимали, что в данных обстоятельствах им не удастся отговорить Миколайчика остаться. Американское правительство вздохнуло. Новый кабинет, созданный в Лондоне после отставки Миколайчика, был антисоветским, если не считать премьер-министра Арцишевского, старого лидера социалистов, которого самолетом привезли из Варшавы. И все же американское и британское правительства вынуждены были по-прежнему считать его законным правительством Польши. Однако, если советское правительство решит не признавать его, а полностью признает люблинский комитет, разрыв в коалиции станет заметным и открытым. В это время больше всего боялись проблем на Западном фронте, таких, например, как отчуждающая ссора.