Нина Берберова - Дело Кравченко

— Никогда за двадцать с лишним лет работы моей в магистратуре я не был свидетелем такого возмутительного недоверия к чужому слову. Где мы находимся? Что же, вы думаете, что они будут копаться [5] Tripatouiller, слово «арго», которому по-русски перевода нет, — Н. Б. в этих страницах? Побольше уважения, господа, к тому, что здесь делается!

И с силой отодвинув кресло он выходит в сопровождении судей.

В кулуарах, среди журналистов, циркулировала шутка, что «пробный приговор уже был сегодня объявлен».

В среду, 2 марта, должно было закончиться разбирательство дела Кравченко и на понедельник, 7 числа, назначены были прения сторон. Но экспертиза г. Познера еще не кончена. Его утверждения кажутся адвокатам Кравченко несколько голословными, и они просили его их уточнить.

Поэтому в понедельник, суд вернется еще раз к обсуждению рукописи. Возможно, что к концу заседания, начнутся речи.

Заседание семнадцатое началось продолжением речи г. Познера, который накануне не закончил своих выводов касательно манускрипта книги «Я выбрал свободу». О стиле «а» и «б» он выскажется, с примерами в руках, лишь в понедельник. Сейчас же он возвращается к рукописи, как таковой.

— Она не была напечатана — говорит Познер, — в таком виде, в каком нам ее дали. Над ней была в свое время совершена работа, о которой Кравченко не говорит, и которая сделала из нее книгу. Она полна поправок, которые набросаны чужой рукой, но ведь невозможно было диктовать поправки! Антисоветские места в ней подчеркнуты и затем в книге развиты. Если в рукописи мы читаем «невинные люди», то в книге мы уже встречаем «сотни тысяч невинных людей».

Познер говорит довольно долго, при полупустом зале.

Председатель берет в руки переданный ему экземпляр книги Кравченко, где красным карандашом отчеркнуты места, которых в рукописи нет.

Председатель: Их вовсе нет в рукописи?

Познер (после колебания): Их нет в этом месте.

Председатель: Мне все равно, в каком они месте. Я хотел бы знать, фигурируют ли они в рукописи где-нибудь?

Познер (запинаясь): Но там, где говорится совсем о другом…

Председатель: Словом, они имеются, но не в этой главе!

(В публике движение).

Познер говорит и о Сталинабаде-Ашхабаде, и о старой орфографии, которой написаны некоторые слова: Кравченко не мог писать по старой орфографии.

Председатель настаивает на этом пункте, который кажется ему довольно существенным. Но через минуту выясняется, что дело идет не о букве «ять» и не о твердом знаке, а о «зс» и «ее» в таких словах, как «рассказывать».

Познер: Я плохо выразился вчера…

Забрав с собой рукопись, эксперт выходит из зала, чтобы продолжить ее изучение.

Второй эксперт, Тереза Годье, учительница русского языка французской школы, некрасивая, немолодая дама. Она считает, что текст рукописи Кравченко «не спонтанейный».

Она сделала открытие: фотокопии не всегда соответствуют оригиналу. Красноречия у нее не много, она несколько раз говорит не то, что надо: «простите, я ошиблась», «ах, нет, я не ошиблась!» «да, я ошиблась».

Публика, которая скучает, придирается к случаю и смеется.

Председатель: По вашему, фотокопии сделаны не с рукописи, а с американского текста?

Но свидетельница боится ответить на такой вопрос утвердительно, это может завлечь ее довольно далеко. И ее отпускают.

Последним экспертом по рукописи выходит г. Зноско-Боровский, переводчик «Лэттр Франсэз», советский патриот. Он тоже занимался сравнением рукописи и фотокопий.

— Страница? Издание? — спрашивает Кравченко. — Пожалуйста, говорите точно, я хочу, чтобы все это осталось в стенограмме.

Зноско-Боровский указывает на разницу двух текстов…

В это время возвращается с папками Познер, и они оба вместе дают свое заключение.

Кравченко: Вы сегодня радуетесь, чтобы умереть в понедельник!

Сегодня он возражать экспертам не собирается, он ждет, чтобы Познер закончил свои изыскания в области стиля «а» и «б».

Так как «свидетелей нравственности» «Л. Ф.» еще нет, мэтр Нордманн просит слова.

— Нас спросили вчера, — говорит он, — нет ли у нас советских документов? Да, они у нас есть, и настал момент их предъявить. Первый документ, впрочем, не советский, а американский. Это статья Джорджа Себиэса, автора книги «1 000 американцев», в «Нью-Йорк Пост» от 1946 года. Из нее следует, что Евгений Лайонс, о котором говорилось вчера, как о возможном авторе книги Кравченко, был разоблачен в военном американском журнале «Старс энд Страйк», как наци: в архивах генеральных штабов Германии и Италии были найдены его писания. Во время оккупации статьи Лайонса перепечатывались во французском журнале «Сигнал». Вот, кто был автором книги Кравченко!

Кравченко: Плохая у вас защита, Нордманн!

Нордманн: Затем идут советские документы: первый относится к управлению Кравченко завода в Кемерово. Этот завод никогда не существовал. Он был только в проекте. Кравченко имел под своим началом… семь человек!

Председатель: Но это же были не рабочие? Вероятно, это были директора и старшие инженеры?

Нордманн: ничего не было! Никакого строительства! Был только проект.

Он вынимает из шапки документ, вернее — копию документа, полученную из СССР, и читает текст, из которого следует, что Кравченко получал 11 000 рублей в месяц (все удивлены): один раз в этом документе он назван «директором завода», другой раз — «старшим инженером».

Мэтр Гейцман вскакивает, торжествующе, но мэтр Изар его тянет за рукав: они сохранят этот камень за пазухой до понедельника.

Далее мэтр Нордманн оглашает справку о судимости Кравченко (по делу о растрате).

Председатель: Это все есть в его книге.

Нордманн читает о приговоре, о кассировании дела. Кравченко не отбыл наказания только потому, что был призван на военную службу.

Кравченко: Вы теперь сфабриковали этот документ. Где оригинал? Все было не так.

Брюгье читает справку о воинской повинности, снова поднимается вопрос о Харьковском университете, о дезертирстве, оставлении закупочной комиссии. Документ о комиссии подписан Руденко.

Мэтр Изар: Ну, конечно, генерал все еще в Париже!

Ничего нового, кроме подтверждения, что Кравченко был назначен в свое время на высокий пост, эти «документы» не дают.

Мэтр Изар встает и просит две минуты внимания.

— В последний день дебатов, — говорит он, — нам преподносят новые документы. Вы сноситесь с правительством другой страны и можете от него получить все, что хотите от него получить, все, что вы хотите! И это есть лучшее доказательство, что Кравченко говорит правду, потому что ни на какие другие его утверждения вы опровержений не принесли! Вы могли их достать сколько угодно — все советские учреждения открыты вам. Но у вас нет ничего серьезного, что вы можете противопоставить его книге… Кстати, я должен сказать два слова об одном из ваших свидетелей.