Илья Эренбург - Летопись мужества

Вчера я провел день с одним раненым пулеметчиком, Трегубовым. До войны он был веревочником, как его отец.

Он любит свое ремесло, с удовлетворением говорит, что они в Смоленске вили самые лучшие веревки на экспорт. Голубые глаза, льняные волосы. В нем ясность, спокойствие. Он вышел из окружения и вынес свой пулемет. Возле Смоленска он защищал переправу через реку. Его жена и дочь были в Смоленске, он не знает, что с ними стало. К пулемету он относится любовно. Он мне сказал: «Я человек не злой, но когда я увидел, как гитлеровцы падают, — чуть не закричал от радости»…

Таких, как он, миллионы. Оборона родины — не лозунг, не фраза, это плотное, горячее чувство, связь человека с землей, с родителями, с детьми, с тысячами нежных воспоминаний, глубоких подробностей, о которых не расскажешь даже другу, но которые в ответственную минуту становятся самыми важными.

О врагах наш народ говорит: «немец», «фашист» — или даже еще короче: «он».

Несколько дней тому назад возле Смоленска к нашему командиру подошла крестьянка, старушка, говорит: «Товарищ командир, как мне — готовиться?» — «А куда тебе готовиться, бабушка?» — «Как куда? Если немец идет, я должна мой дом сжечь, удавить куриц…»

Когда-нибудь новый Толстой опишет эту старую крестьянку. Кто не знает, как привязаны крестьяне к своей избе, к своей корове!.. И вот они все бросают, жгут добро, чтобы оно не досталось врагу. В этой самоотверженности целого народа — залог победы.

Сотни километров по шоссе. Проезжаем места, памятные по романам Тургенева. Орел. Люди идут с работы. На стенах афиши — лекция о союзе трех великих держав, в театре «Гамлет». На базаре горы огурцов, крикливые гуси, душистые яблоки.

Поворачиваем на запад. Вот и дремучие Брянские леса.

Навстречу ползут возы с беженцами: дети, узлы. Брянск. Сожжено много домов немецкими бомбами. Девушки на улице едят мороженое. Грузовики, обросшие пестрой осенней листвой, движутся на фронт.

В конце августа гордость германской армии танковая группа Гудериана, подкрепленная рядом пехотных дивизий, направилась от Рославля к Брянску. Первого сентября наши части на правом фланге под командованием Героя Советского Союза Петрова перешли в наступление. Они форсировали Десну и перерезали Рославльское шоссе.

Живописные места: леса, пригорки, извилистая Десна. Русские деревни с серыми избами, среди которых горит рябина. Наши общие любимицы — березы. Падают снаряды, здесь же колхозники копают картошку, молотят хлеб — и это до самой линии фронта. Много беженцев из деревень, занятых немцами: они ждут. Женщины говорили мне: «Скоро наши выбьют его»… Крепка связь крестьян с армией; я слышал, как женщина цыкнула на ребенка: «Тише, наши генералы думают». А в избе не было генералов — два молоденьких лейтенанта писали донесение. Но женщина понимала — это важное дело, от него зависит судьба ребенка.

Вот и Десна. Мы идем по освобожденной земле, и с особой нежностью я смотрю на колокольчики, ромашки. Впереди еще много испытаний. Воды Десны напоминают мне о судьбе других городов — Десна течет к древнему Чернигову… Но все же большая радость идти по земле, которую еще вчера топтали сапоги гитлеровцев.

В деревне Могор восьмилетняя девочка, увидев рослого красноармейца, вылезла из-под стога и прыгнула бойцу на шею: «Дядя, вернулись!..» В другой деревушке, Афонин, выполз старик, белый как лунь, и перекрестился: «Слава богу, наши пришли!» Он показал мне разрушенный улей, сказал: «Не то чтобы взять медку, нет, он все поломал»…

«Он» — это «немец», так все зовут врага — в единственном числе. Разоренный, осиротевший улей, символ пчелиного трудолюбия и мастерства, как бы говорит о том, что несут гитлеровцы миру. Нужно ли говорить о разгроме деревень? Перебита утварь. В окопах нехитрое добро колхозников — немцы забрали, но не успели вывезти. А в одной избе на веревочке куры, немцы их общипали; ввиду прихода Красной Армии обед был отменен.

Вот наши новые позиции. Минометный огонь немцев. Бомбардировщики. Когда наши пехотинцы кидаются вперед с криком «ура», немцы отходят — рукопашного боя не принимают. Мы видим их систему обороны: противотанковые пушки в зацементированных окнах домов. Брошенное оружье, пожитки.

Трупы немцев на берегу Десны, на дорогах, в деревнях.

Сражение состоит из тысячи подвигов. Вот раненый водитель походной кухни. Вечером он вез бойцам борщ и заехал к немцам (сплошного фронта нет), принял немца, махавшего платком, за регулировщика. Немец крикнул: «Рус, сдавайся!» Водитель ответил: «Хорошо, сейчас сдамся», — развернулся, сшиб немца и уехал к нам. Вот молоденькая девушка Ульюша: она подобрала под огнем двадцать раненых. Вот поэт Иосиф Уткин. Он работал во фронтовой газете, накануне написал стихи о наступлении, пошел в бой вместе с бойцами и был ранен. Вот шофер, бойкий парень. Он утром пошел за запасной частью — машина застряла на дороге, — вернулся, а тут прорвались немцы. Шофер видит автомобиль: немецкий офицер, три солдата. Он застрелил четверых и уехал в немецкой машине. Мы его поздравляем, он говорит: «Там наша машина еще осталась, пойду за ней». И приехал в нашей машине. Вот флегматичный украинец. Он ел кашу. Подъехали два немецких мотоциклиста. Украинец их застрелил, потом сел доедать кашу. Он мне рассказывает: «Подлецы! Каша-то простыла… Ну ничего, мы самого Гитлеряку застрелим»…

Наши бойцы знают, что война — тяжелое дело. Они отправились не на пикник. И рядом с ними гитлеровские «сверхлюди» кажутся маменькиными сынками. Немецкая мотопехота жалуется: «Пришлось пройти тридцать километров пешком — на машинах везли боеприпасы, мало горючего». Немецкие ефрейторы (бухгалтеры, приказчики, партийные чиновники) стонут: им, видите ли, приходится ночевать в лесу, мокнуть под дождем. Они находят наши сентябрьские ночи «чересчур свежими» — так сказал мне один пленный ефрейтор. А ведь в январе у нас не такие ночи…

Пленные не скрывают, что у немцев сильные потери. Один пленный три часа подряд кричал: «Авиация, авиация!» — не мог опомниться. Другой угрюмо бурчал: «Что авиация — вот артиллерия!..» Этот ознакомился с ураганным огнем наших орудий. Из 52 солдат в его роте осталось 17. Он удивленно разводит руками: «Откуда у вас такая артиллерия?» Поясняет: «Я думал, что Россия чисто аграрная страна». Ему рассказали о кубанской пшенице, и он удивлен: откуда орудия? В немецкой ставке сидят люди менее наивные, но и они, наверно, удивились, узнав, какие потери понесли на этом участке фронта 31-я, 34-я, 76-я немецкие пехотные дивизии.

Мы долго колесим в темноте по дорогам. Ночь живет: бойцы, боеприпасы, раненые, пленные…