Александр Беляев - Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1

В прогулке участвовали: Михаил Михайлович Нарышкин с Елизаветой Петровной, Ган с женой и дочерьми, Назимов, Загорецкий и мы с братом. Дамы отправились в колясках, а мы все в крытой линейке. Переехав вброд реку, мы пошли к аулу, где хозяева встретили нас с большим почетом. Сейчас вынесли перед саклю низенькие черкесские столики и поставили пропасть кушаний, разумеется, в азиатском вкусе. Не помню подробностей угощения, но помню, что тут были и знаменитый кавказский шашлык и какие-то пирожные, очень вкусные, а также сушеные фрукты. Пока мы тут угощались, составился хоровод; девушки, переплетясь руками, монотонно и плавно качаясь, двигались кругом под звуки музыки, которая была убийственна; инструменты ее состояли из сопелок, барабана, бубна и еще какого-то струнного вроде балалайки. Женщины поглядывали на гостей сквозь плетни, как казалось, с большим любопытством. Пробыв часа два, походивши перед аулом и заходя в чистенькие сакли, мы направились домой, поблагодарив хозяев и, конечно, одарив, вероятно, щедро, так как Нарышкин был человек богатый, весьма щедрый и великодушный. Погода была прекрасная и теплая, кажется, то был март или февраль: все пожелали возвратиться домой пешком по берегу живописной реки для сокращения дороги и прогулки, а потому отпустили экипажи, в которых берегом нельзя было ехать. Лес подходил к самому берегу, представляя огромные промоины, овраги, заваленные упавшими деревьями, так что чем далее, тем дорога становилась непроходимее. Тут мы стали помышлять, как бы возвратиться и сесть в экипажи, но они уже были далеко, и пришлось покориться своей участи. Мужчины разделили между собой дам, из которых Елизавета Петровна Нарышкина была болезненна и слаба; еще более была слаба и к тому же очень труслива мадам Ган, а муж ее, по толщине своей, не мог ее вести, так как и сам едва переводил дух, и ее уже провожал, помнится, Михаил Александрович Назимов; девицы Ган были подвижны, но и им тоже понадобились провожатые. Мы подвигались очень медленно, как вдруг, к довершению этого бедственного похода, слышим сильный треск в лесной чаще. В первую минуту нам пришло в голову: не хищники ли это, и тогда, о ужас! Что ожидало бы несчастных дам, которые страшно испугались! К несчастию, все мы были безоружны, только у нас с братом были кинжалы при черкесках, в которых мы были.

Не медведь ля то был? Тоже нехорошо; все мы бросились в лес, продираясь сквозь чащу, чтобы предупредить опасность и удостовериться, в чем она заключается, и, к общему удовольствию, увидели буйволов, и тогда дамы наши успокоились. Все это путешествие наше продолжалось очень долго, и мы вошли в станицу в 11 часов ночи. Дамы наши были утомлены до изнеможения, так как дорога была ужасная. Так прошло наше первое полугодие на Кавказе с путешествием в 5–6 тысяч верст, тремя экспедициями и приятным отдыхом в Прочном Окопе. С ранней весной надо было собираться и ехать к своему полку, снова на левый фланг. Пасху мы встретили еще в Прочном Окопе, разговелись у Михаила Михайловича и Елизаветы Петровны Нарышкиных и распростились с ними и нашими товарищами. Мы не пошли с первым нашим батальоном, который отправлялся туда же, а, забрав свои вещи, поехали на перекладных по линии чрез все казачьи станицы. Это было на Святой неделе, и мы ехали среди общего веселья и ликованья; все население (в праздничных одеждах), группы молодых казачек и казаков разгуливали по всем улицам с песнями, пляской под звук гармонии; а вечером по всем перекресткам хороводы, шум, гам и беззаботное веселье. Вообще все казачье население отличается своей живостью и веселостью. Перед домами на скамьях сидят пожилые казаки и ведут неумолкаемые беседы: о различных военных случайностях, об экспедициях, молодецких подвигах; и действительно, в те времена было о чем говорить на Кавказе, так как это было время самого большого могущества Шамиля, частых набегов на станицы и беспрестанных тревог.

Первый батальон наш шел поушнии через Пятигорск, и тут случилось происшествие, заслуживающее упоминания. Батальон вел капитан Карев: когда они вышли из Пятигорска, им случайно попался навстречу пятигорский протопоп; Карев счел эту встречу за дурное предзнаменование и, разделяя эту суеверную примету, к стыду, со многими считающимися православными христианами, вместо того, чтоб подойти и попросить благословение и молитвы за идущих на брань, приказал солдатам плевать и бросать песок в ту сторону, где он стоял на холме. Сконфуженный, опозоренный и, конечно, глубоко обиженный священник не выдержал и не явил христианского терпения и смирения и, подозвав одного унтер-офицера, замыкавшего ряды, спросил, кто это ведет батальон. Тот отвечал, что капитан Карев; тогда он сказал: "Передай же ему, что первая пуля будет ему", что действительно и случилось.

Приехавши в Наур, где уже имели знакомых, мы распростились с ними и верхом отправились в Червленую, штаб-квартиру Гребенского полка, а оттуда на переправу через Терек, к переправляющемуся отряду. Экспедиция эта назначалась на Чиркей, огромный аул с 10-тысячным населением, который брать с фронта было почти невозможно, так как, построенный амфитеатром, он из каждой сакли мог убийственным огнем поражать приближающиеся войска, что и случилось в прежнюю экспедицию с Ширванским полком. Поэтому решено было идти в обход и взять аул сзади, с другой его стороны. Мы пошли на крепость Внезапную, а за нею прошли лесистою местностью, защищенною завалами, при постоянной перестрелке, потом перешли реку Салем и шли между горами. На следующий день была дневка. Когда при этой дневке отряд расположился лагерем, командующему войсками генерал Граббе поставили юрту, и как теперь смотрю на него, прохаживающегося перед нею с длинным черешневым чубуком, курящего и запивающего чаем, как вдруг с близлежащей лесистой горы раздались выстрелы и пули засвистели около него, а другие попали в юрту; не прекращая ни на минуту своей ходьбы с трубкой, так же спокойно и хладнокровно, как прежде, он только отдал приказание занять эту гору и выбить неприятеля, там собравшегося. Как нарочно был назначен 1-й батальон Кабардинского полка и еще другие, и Карев, плевавший на пятигорского протопопа, пошел занимать гору. Кабардинцы живо бросились вперед и с живой перестрелкой овладели горой; в самом начале дела, действительно, пуля попала в живот Кареву, но по счастию или, лучше сказать, по милосердию Божию не пробила кишок, и он остался жив. Тут он вспомнил предсказание протопопа.

Дальнейшее движение отряда было задерживаемо частыми нападениями с гор, когда приходилось следовать около них, так как вся эта страна гориста. На одной из дневок неприятель показался в значительном числе и открыл сильный огонь с высот: к несчастью, пришлось брать эту гору во время дождя и грязи; но на войне не разбирается время. Скользкая почва много мешала нашим геройским солдатам идти в гору: они шли, упираясь штыками, под огнем неприятеля; тут же еще случилась страшная гроза, убившая двух солдат; и того и другого зарыли в землю по шею: на одного это средство подействовало, на другого же нет, и он умер. Но несмотря ни на ярость стихий, ни на трудности крутого подъема, наши самоотверженные солдаты поистине геройски взяли высоту и сбили врага, который большими массами стал собираться на нашем пути, в одном ущелье, которым необходимо было проходить и которое он сильно укрепил завалами и рвами. В следующий день продолжалась перестрелка, и мы остановились перед ущельем. Тут уже лазутчики дали знать, что черкесы во что бы то ни стало решились не пускать нас далее к Чиркею, так как они знали цель экспедиции.