Виктор Гюго - История одного преступления

Итак, в первый раз после 1804 года вы будете голосовать, ясно понимая положение вещей, зная, за что и за кого вы голосуете.

Если я не получу большинства ваших голосов, я потребую созыва нового Собрания и возвращу ему право на власть, которой вы меня облекли.

Но если вы верите, что дело, символом которого является мое имя, — то есть Франция, обновленная революцией 1789 года и организованная императором, — по-прежнему ваше кровное дело, заявите об этом, утвердив полномочия, которых я прошу у вас.

Тогда Франция и Европа будут спасены от анархии, препятствия будут устранены, исчезнут раздоры, ибо все будут уважать волю провидения, выразившуюся в решении Народа.

Дано в Елисейском дворце, 2 декабря 1851 года.

Луи-Наполеон Бонапарт.

Гордитесь возложенной на вас миссией: вы спасете родину, ибо я рассчитываю на вас не для того, чтобы нарушать законы, а для того, чтобы заставить уважать суверенитет нации, основной закон страны, представителем которого я являюсь по праву.

Уже давно вы, так же как и я, страдаете от того, что мне препятствуют трудиться на благо родины, а вам — выражать мне свое сочувствие. Эти препятствия уничтожены.

Собрание пыталось посягнуть на власть, которую мне доверила вся нация; оно перестало существовать.

Я честно обращаюсь к народу и армии и говорю им: или дайте мне возможность обеспечить ваше благоденствие, или выберите на мое место другого.

В 1830 году, так же как и в 1848-м, с вами обращались как с побежденными. Надругавшись над вашим бескорыстным героизмом, не нашли даже нужным спросить вас о ваших симпатиях и желаниях, а ведь вы — цвет нации! Я хочу, чтобы сегодня, в эту торжественную минуту, прозвучал голос армии.

Голосуйте же свободно, как граждане; но, как солдаты, не забывайте, что пассивное повиновение приказам главы правительства — священный долг всей армии, от генерала до солдата.

Мне, ответственному за свои действия перед народом и будущими поколениями, надлежит принять меры, которые я считаю необходимыми для общего блага.

Вы же будьте непоколебимо верны дисциплине и чести. Ваша спокойная, но грозная сила поможет стране выразить свою волю мирно и обдуманно.

Будьте готовы подавить всякую попытку помешать свободному проявлению верховной воли народа.

Солдаты, я не говорю вам о тех воспоминаниях, которые вызывает мое имя. Они запечатлены в вашем сердце. Мы связаны неразрывными узами. У нас одна история. И у меня и у вас в прошлом общая слава и общие горести.

В будущем наши общие чувства и решения обеспечат спокойствие и величие Франции.

Дано в Елисейском дворце, 2 декабря 1851 года.

Подписано: Л.-Н. Бонапарт .

Статья первая. Национальное собрание распускается.

Статья вторая. Всеобщая подача голосов восстанавливается. Закон от 31 мая отменяется.

Статья третья. Французский народ голосует по своим округам с 14 декабря по 21 декабря с. г.

Статья четвертая. Первый военный округ объявляется на осадном положении.

Статья пятая. Государственный совет распускается.

Статья шестая. Исполнение настоящего декрета возлагается на министра внутренних дел.

Дано в Елисейском дворце, 2 декабря 1851 года.

Луи-Наполеон, Бонапарт.

Министр внутренних дел де Морни .

Сите Гайяр довольно трудно найти. Это пустынный переулок в новом квартале, отделяющий улицу Мартир от улицы Бланш. Я все же отыскал его. Когда я подошел к дому № 4, из ворот вышел Иван и оказал мне:

— Я жду вас, чтобы предупредить. За этим домом наблюдает полиция. Мишель ждет вас на улице Бланш, в доме номер семьдесят, в нескольких шагах отсюда.

Я знал дом № 70 по улице Бланш. Там жил Манин, памятный всем президент Венецианской республики. Впрочем, собраться должны были не у него.

Привратница дома № 70 сказала мне, что нужно подняться во второй этаж. Дверь отворилась, и женщина лет сорока, красивая, с седыми волосами, — баронесса Коппенс, которую я узнал, так как встречал ее в обществе и принимал у себя, — провела меня в гостиную.

Там были Мишель де Бурж и Александр Рей, бывший член Учредительного собрания, красноречивый писатель и мужественный человек. Александр Рей был тогда редактором «Насьоналя».

Мы пожали друг другу руки.

Мишель сказал мне:

— Гюго, что вы намерены делать?

Я ответил:

— Все, что возможно.

— Я с вами согласен, — отозвался он.

Пришли многие другие депутаты, и среди них Пьер Лефран, Лабрус, Теодор Бак, Ноэль Парфе, Арно (от Арьежа), Демостен Оливье, бывший член Учредительного собрания, Шарамоль. Все были глубоко возмущены, но никто не произносил бесполезных фраз. Это был тот мужественный гнев, который порождает великие решения.

Завязался разговор. Обсудили положение вещей. Каждый сообщал, что ему было известно.

Теодор Бак только что был у Леона Фоше, на улице Бланш. Он разбудил его и рассказал о происшедшем. Первые слова Леона Фоше были: «Какая подлость!»

Шарамоль сразу же обнаружил присутствие духа, которое не покидало его ни на мгновение в течение всех четырех дней борьбы. Шарамоль человек высокого роста с энергичным лицом; речь его проникнута убеждением; в Собрании он голосовал вместе с левыми, но сидел среди правых. Его место было рядом с Монталамбером и де Риансе. Он иногда жестоко ссорился с ними, и мы забавлялись, издали наблюдая за их пререканиями.

Шарамоль пришел на собрание в дом № 70 в каком-то синем суконном плаще военного покроя и, как мы увидели в дальнейшем, вооруженный.

Положение было серьезное. Арестованы шестнадцать депутатов, все генералы, бывшие членами Собрания, и в том числе Шаррас, который был больше чем генерал. Все газеты закрыты, все типографии заняты войсками. На стороне Бонапарта армия в восемьдесят тысяч человек, которая за несколько часов может быть удвоена, на нашей стороне — ничего. Народ обманут и безоружен. Телеграф в их распоряжении. Все стены покрыты их плакатами, а у нас — ни одного типографского станка, ни одного листа бумаги. Никакой возможности вызвать протест, никакой возможности начать борьбу. Переворот закован в броню, республика обнажена, у мятежников рупор, у республики кляп.

Что делать?

Налетом на республику, на конституцию, на Национальное собрание, на право, на закон, на прогресс, на цивилизацию руководили генералы, воевавшие в Африке. Эти храбрецы теперь доказали, что они трусы. Они приняли все предосторожности, чтобы действовать наверняка. Только страх может придать такую ловкость. Были арестованы все военные члены Собрания и все активные деятели левой, Бон, Шарль Лагранж, Мио, Валантен, Надо, Шола. Добавим, что все, кто мог возглавить баррикадные бои, оказались в тюрьме. Эти мастера засады умышленно забыли Жюля Фавра, Мишеля де Буржа и меня, считая, что мы лучше умеем говорить, чем действовать. Они хотели оставить левой людей, способных сопротивляться, но не способных победить, рассчитывая обесчестить нас, если мы не будем сражаться, и расстрелять нас, если мы возьмемся за оружие.