Геннадий Андреев - Горькие воды

Квалифицированные рабочие получали у нас по 200 рублей в месяц, чернорабочие по 150 — 180, а уборщицы, сторожа, пожарники всего по 110 рублей. При цене за килограмм хлеба в 1 рубль, мяса 10–12 рублей, масла 16–18 рублей, крупы 3–4 рубля семье в 4 — 6 человек, которой надо еще и содержать жилье, одеваться и обуваться, на одну зарплату прожить было нельзя.

Служащие получали немногим больше, кроме ответственных работников: директор получал 900 рублей, технорук 700, механик, главбух и я, как заведующий плановым отделом, по 600 рублей. Бухгалтера отделов и парторг, числившийся у нас на должности завкадрами, по 300 — 400 рублей в месяц; остальные мелкие служащие получали по 150–200 рублей. Сменные мастера получали по 250 рублей. Тем самым из пятисот человек только пять получали более или менее достаточную для жизни зарплату, а остальным приходилось туго.

Из трудного положения выходили разными способами. Самым распространенным было ведение подсобного хозяйства: каждому рабочему и служащему весной отводился участок земли, на нем разводили огороды. Это давало овощи, главное — запас картошки на зиму. У некоторых были коровы — часть молока продавалась на базаре, а часть шла на питание семье. Почти все держали кур, одну-две свиньи, коз — это тоже было большим подспорьем. В больших семьях обязательно работали все взрослые, часто работали и муж и жена — детей в таких случаях на день отдавали в детсад. Некоторые, после работы, кустарничали дома: сапожничали, столярили, плотничали, даже плели корзины на продажу. Дрова никогда не покупали, а брали на заводе тишком из отходов: все об этом знали, но смотрели сквозь пальцы. Но были и преуспевавшие семьи, обладавшие бойкими женами: эти пронырливые жены ездили в Москву, покупали там одежду и обувь и продавали в нашем городе по спекулятивным ценам. Провинция опять страдала от отсутствия товаров и спекуляция ими ловким людям приносила большую прибыль.

Так, совмещая работу на заводе с работой дома и с занятием подсобным хозяйством, мирясь с работой матерей, жен и детей, люди как-то выкручивались и сводили концы с концами. Но жили все равно бедно: в домах неприглядно и только на молодых людях в воскресенье или вечером можно увидеть одежду поприличнее; взрослые чаще ходили в той же одежде, в какой работали.

Сознание говорило, что помочь людям нельзя: для этого надо перестроить всю систему советского хозяйства, работавшего не для удовлетворения потребностей населения, а для развития и укрепления коммунизма, почему это хозяйство и не могло справиться с насущными нуждами людей. Но чувство не мирилось с сознанием, говорившим, что при таком положении любые меры будут только паллиативами: чувство хотело хотя бы временно, хоть чем-нибудь помочь.

Для этого был только один путь: повысить производительность работы завода, а этим и зарплату рабочим.

Горячность Непоседова не прибавила пару в древнем котле, но его дотошность позволила раскопать не мало погрешностей, тоже снижавших производительность. На заводе свыклись с безнадежностью положения и все грехи валили на служивший козлом отпущения несчастный котел. Непоседов не мог с этим примириться. За месяц он составил о заводе полное представление и наметил план действий для «ликвидации прорыва». Для обсуждения этого плана Непоседов созвал совещание «командиров производства»: в его кабинете собрались технорук, механик, мастера смен, главбух, я, парторг и предзавкома.

На это же совещание приехал из Москвы старший инженер Главка Колышев, наш непосредственный начальник по производственно-технической линии. Приехал он к самому началу совещания и успел только поздороваться с нами.

Непоседов изложил свой план. Главное внимание он уделил мелким недостаткам, которые подробно разобрал и указал меры для их устранения. Наметил Непоседов меры по более четкой увязке между отдельными звеньями производственного процесса; предложил также сократить число рабочих на некоторых участках, чтобы немного снизить себестоимость, а закончил общими фразами о необходимости развития ударничества и соревнования, отдав этим положенную дань времени.

Когда он кончил говорить, в кабинете воцарилось молчание. Чувствовалась неловкость: мы курили и избегали смотреть на директора и друг на друга. Не потому, что доклад был нехорош или бестолков: Непоседов обстоятельно и со знанием дела изложил свой план. Но часть, посвященная техническим неполадкам, была всем понятна или известна и обсуждения вызвать не могла, а в целом директорский план не давал надежды на радикальное улучшение положения. Люди это чувствовали, но сказать не решались, а поэтому и отмалчивались.

Молчание затягивалось. Непоседова это задело.

— Что ж, товарищи, будем обсуждать или в молчанку играть? — недовольно сказал он. — Мы на производственном совещании, а не на ячейке МОПР-а. Вы, сменные мастера, что молчите? Вас это в первую голову касается, — обратился он к сменным мастерам.

Мастер Комлев, широкоплечий ражий мужчина с окладистой огненной бородой, из старых рабочих завода, прогудел:

— Да-к что говорить, товарищ директор. Непорядки, знамо, изживать надо, а так — мы со всем согласны.

— Согласны, — проворчал Непоседов. — Вы всегда так: со воем согласны, а как к делу, вы в кусты. Развели сонное царство и вместо, чтобы головой поработать, — «мы согласны!» Я из твоего согласия шубы не сошью, ты толком говори, пойдет дело или нет?

— А чего ему не пойти? — ошарашенный резким тоном директора смешно вытаращил глаза Комлев.

Непоседов засмеялся:

— Ладно, борода, я с тобой потом поговорю… Товарищ Уткин, ваше мнение?

Пожилой, с костлявым лицом и нескладной фигурой технорук Уткин, скромный человек и старательный работник, но из тех, что пороху не выдумывают, смущенно покашливая сказал, что технического порядка предложения Непоседова он приветствует, надо только тщательно обдумать вопрос о сокращении рабочих, принесет ли оно пользу?

Упоминание об этом разбудило предзавкома Долгова. Рабочий, член партии, он давно превратился в профессионального завкомщика: Долгов переизбирался на свою должность много лет. Представитель интересов рабочих, свою деятельность Долгов ограничивал клубной работой, кассой взаимопомощи, собиранием членских взносов в профсоюз и отметками на: больничных листах, но иногда позволял себе выступить «в защиту трудящихся». Он заявил, что в сокращении рабочих не видит надобности и что оно противоречило бы колдоговору, которого, как неловко добавил Долгов, «все же надо придерживаться».

Совещание шло вяло. Парторг, тоже в прошлом рабочий завода, нерешительно сказал, что надо бы организовать стахановскую смену, но как это сделать, не пояснил. И опять воцарилось молчание.