Карл Бартц - Трагедия абвера. Немецкая военная разведка во Второй мировой войне. 1935–1945

Еще до того, как началось майское наступление, вера в оппозицию за границей была сильно поколеблена. Слишком часто Остер делал на Западе заявления о предстоящем уничтожении режима Гитлера и назначал ближайшую дату дня Х. А день Х все не наступал и не наступал.

В Лондоне от министра иностранных дел Галифакса знали, что существует оппозиция. Но была ли она подлинной?

Когда разразилось наступление на Западе, а попыток свержения Гитлера так и не произошло, кредит доверия германской оппозиции в Англии, да и в других странах, был окончательно подорван.

Оппозицию и режим сравнивали с бронированным кулаком, внутренняя часть которого была режимом, а поверхность – оппозицией. Поэтому было совершенно не важно, какой из двух факторов доминировал – внутренний или внешний. Кулак все равно оставался кулаком.

Но разве генералитет не происходил из кайзеровской эпохи? Разве не были почти все оппозиционеры немецкими националистами? То есть той партией и теми восточногерманскими юнкерами, которые, не долго думая, «нейтрализовали» Гинденбурга и определили его в немощные старцы, отправили в отставку Брюнинга, поскольку боялись разоблачения своей политики на Востоке и его скромной земельной реформы? Разве не германские националисты расчистили путь Гитлеру?

В глазах англичан и других эти юнкера были абсолютными реакционерами, а военная диктатура, – невзирая на социальный регресс, который англичан не волновал, – являлась большой угрозой миру. Англичанам был слишком хорошо известен прорусский настрой всего германско-прусского генерального штаба. Они знали о линии Секта, знали о поездках в Россию Гаммерштейна и его дочерей-коммунисток. Им также было известно и об испытаниях германского оружия, самолетов и танков. Потому они пришли к убеждению, что даже в том случае, если существующий режим будет свергнут германскими националистами и генералами, политика нового режима в общем и целом не изменится. Складывалось представление, будто военная каста жестоко обыграла друзей Запада и ищет подстраховку в Москве. Кроме того, в Лондоне не могли избавиться от ощущения, что их ловко провели.

Поэтому после майского наступления все более поздние предложения германской оппозиции отвергались. Ведь они, добившись власти, не поступят иначе, а станут продолжать гитлеровскую политику дружбы с Россией.

3 апреля по затемненным улицам Берлина едет автомобиль. Машина въезжает на Байришештрассе в Вильмерсдорфе и останавливается у дома № 9, неподалеку от Пройсен-парк. Из автомобиля, который сразу же отъезжает, выходит хорошо одетый человек. Едва он касается звонка, как дверь мгновенно отворяется. Полковник Остер в форме спешит навстречу своему гостю и вводит его в дом.

– Здесь мы одни, – говорит он.

Часы показывают 17.00.

Полковник Сас, голландский военный атташе в Берлине, садится напротив полковника.

– Как старому знакомому, должен тебе кое-что сообщить, – говорит Остер. Он серьезен и задумчиво подпирает рукой голову. – Речь снова идет о нападении…

– На Голландию! – испуганно восклицает Сас.

– Пока нет! Но в перспективе. Сейчас же на очереди Дания и Норвегия.

– Норвегия? – Сас сражен. – Отчего же Норвегия, что же нужно там немцам?

– Гитлер хватается за любой проект. Чем фантастичнее, тем лучше, – отвечает Остер.

Сас все еще не может опомниться:

– Если бы ты сказал: Голландия – я бы сразу в это поверил; но Норвегия?..

– Для нас это не так маловажно, как ты думаешь. Мы зависим от шведской руды, которая идет через Нарвик. К тому же Рёдер хочет использовать норвежские порты в качестве баз для подводных лодок.

Сас продолжает качать головой.

– Но как же, скажите, ради бога, они предполагают захватить Норвегию? Ведь германский флот такой малочисленный…

– Для безумца все возможно, – говорит Остер. – Правда, при этом ему следует отдать должное, ведь фактически не исключена возможность английской высадки в Северной Скандинавии. Но где же тогда ему брать руду, если Нарвик будет занят союзниками?

Голландский атташе теперь понимает. Какое-то мгновение этот план кажется ему не чем иным, как плодом больного воображения. Кроме того, он знает полковника слишком хорошо. Информация Остера всегда была надежной, а если иногда и не сбывалась, то из-за тех случайностей и перемен событий, которые невозможно было предугадать. Изменившиеся обстоятельства нередко делали необходимым принятие иных решений, и вот тогда предсказания Остера не сбывались. Вот как в прошлом ноябре. Они тогда встретились – голландец помнит точно, 7 ноября, – и Остер сказал ему: «12 ноября – наступление. Возвращайся в Голландию и предупреди свое правительство. Обо мне могут сказать, что предаю собственную родину. Но в действительности это не так. Я считаю себя гораздо лучшим немцем, нежели те, кто бежит вприпрыжку за Гитлером».

Но тогда наступление было отменено Гитлером в самый последний момент.

У Саса не было оснований сомневаться в подлинности сегодняшней информации.

– А что говорит генштаб по поводу этого намерения?

– Там считают, что переброска морем крупных соединений невозможна. Тогда ефрейтор, не долго думая, просто-напросто взял и устранил генштаб. Браухич уже мобилизовал шесть дивизий. Разработка операции передана Кейтелю и Йодлю. Тебе в последние дни ничего не бросилось в глаза на улицах Берлина?

Полковник Сас отрицательно покачал головой.

– Нет, насколько я понимаю…

– Кругом появилось множество солдат с эдельвейсами на эмблемах головных уборов.

– Ах да, горнострелковые войска. Теперь понимаю. Это горные стрелки для Норвегии.

– Ефрейтор еще вызвал Фалькенхорста, генерал-полковника, который в 1918 году принимал участие в финской кампании, и расспрашивал его об условиях ведения войны на севере.

– Когда начнется нападение?

– Точно 9 апреля, – отвечает Остер. – Операция называется «Везерюбунг».

– Не знаю, как тебя благодарить.

На другой день Сас разговаривал с датским военно-морским атташе Кьолзеном и советником дипломатической миссии Стангом, которые были очень недоверчивы: ведь Германия не способна провести столь крупную операцию по переброске войск через море.

О сообщении Остера относительно наступления на Западе существует подробный голландский следственный протокол. Из него следует, что Остер сообщал обо всех датах германских наступлений.

Остер выдавал голландцам не только то, что было известно лично ему, но и старался узнавать в других отделах информацию, которая была недоступна его собственному отделу.

Когда Канарис в разговоре с датским посланником в Берлине, камергером Херлуфом Цале, подтвердил, что Гитлер намеревается начать акцию на севере, тот стал чрезвычайно внимательным. Цале тотчас передал это сообщение своему правительству, а Копенгаген, в свою очередь, передал информацию англичанам.