Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер: психограмма диктатора

Выбор наследника после смерти Гитлера должен был сделать сенат, для которого в новой рейхсканцелярии был построен специальный зад. Однако этот орган так и не был создан. В фантазиях Адольфа Гитлера сенат мыслился как ватиканский совет кардиналов, избирающий Папу. 31 марта 1942 года Гитлер сказал, что «выборы фюрера должны будут проходить не на глазах всего народа, но за закрытыми дверями. Так же, как и во время выборов Папы, народ не знает, что происходит за кулисами. У кардиналов это однажды так далеко зашло, что они замуровали себя в зале выборов».

Великолепная память Гитлера имела серьезные всемирно исторические последствия. Фюрер не был способен забыть что-либо. Принимая во внимание данное свойство его психического склада, можно разобраться в многочисленных особенностях характера Адольфа Гитлера.

Историк Йекель указал на свойственный фюреру «панический страх» изменить свое мнение. Он считал, что подобное для руководителя государства недопустимо. В противном случае, он должен быть готов к неминуемым последствиям данного шага. «В таком случае, ему придется отказаться от дальнейшего освящения своих политических действий перед широкой общественностью. Поскольку он однажды уже не смог скрыть своей ошибки, нет гарантии, что подобное не произойдет и во второй раз».[230]

Косность мышления Гитлера, его склонность к самовнушению бросались в глаза многим людям, которые знали его. По мнению Брозцата, «идея фикс» Гитлера не только придала «прочность и целеустремленность» нацистскому движению, но и определила его мировоззрение. «Способность Гитлера к самовнушению, целеустремленность в политике и образ врага сочетались с фанатичной верой в идеологические мифы, что на первых порах помогало ему, но затем полностью лишило связи с реальной действительностью, в результате чего после начала второй мировой войны он решил воплотить свои мифические идеи в жизнь».[231]

Постоянство и точность его эйдетической памяти объясняют и своеобразие торжественных мероприятий в честь жертв ноябрьского путча 1923 года, которые не были похожи ни на одно поминальное празднество, существовавшее в других обществах. Его фотографическая память полностью реконструировала историю. События того далекого ноябрьского дня из года в год повторялись во всех деталях. Торжественная перекличка, где штурмовики выкрикивали имена погибших товарищей, символизировала присутствие мертвецов среди живых.

Именно своеобразие памяти Гитлера буквально зациклило фюрера на «унижении Версаля», и он снова и снова возвращался к этой теме, консервируя ее для новой реальности.

Сам Гитлер и его современники весьма серьезно пострадали от впечатлений, которые произвели на фюрера те или иные исторические события. Бессистемная мешанина исторических фактов, сплавленная его довольно своеобразным мышлением в некий конгломерат, воспринималась затем Гитлером как генеральный план действий и главный ориентир в политике.

В придуманном им самим мире фюрера сопровождали великие исторические деятели, которые доказывали его право на власть. Ему было совершенно безразлично, что исторические события развивались в соответствии с логикой и законами давно минувших эпох. Он не чувствовал разницы между прошлым и настоящим точно так же, как не видел границы между реальным миром и фантазией, между содержанием газетной статьи и действительными событиями. В его мировоззрении самым странным образом перемешались и слились различные исторические события, не имеющие между собой ничего общего. Гитлер вытягивал идеи «из умственного мусора столетий» и использовал затем их «как ключ к пониманию исторических событий».[232]

Особенно часто Гитлер обращался к деяниям германских императоров. 23 ноября 1937 года в речи перед курсантами это приняло гротескные формы: «Если мы призовем в свидетели всех великих героев немецкой истории, всех наших вождей, всех германских императоров без исключения, то Англия будет вынуждена склониться перед нами».

В своем государстве Адольф Гитлер желал возродить и традиции античности. Выступая в 1937 году на открытии Дворца искусства, он сказал: «Никогда человечество по своему внешнему виду и восприятию не приближалось к античности настолько близко, как сегодня… Были приложены огромные усилия во всех областях жизни, чтобы поднять наш народ и представить прекрасными, здоровыми и исполненными сил наших мужчин, юношей, женщин и девушек».

Боевые значки римских легионов стали образцами для штандартов СА, которые использовали на парадах. По всей видимости, корни этого заимствования уходят в иллюстрации в школьных учебниках маленького Гитлера. Оттуда же было взято и римское приветствие — римские императоры приветствовали свои легионы поднятой правой рукой. Так, в середине XX столетия в центре Европы среди цивилизованных форм приветствий появилось древнее «Хайль Гитлер». Кроме того, фюрер желал «в традициях древних германских императоров переезжать со своей резиденцией с места на место, кочуя по стране».[233]

Также из средневековья было заимствовано и само понятие империи (рейха), «которое имело гораздо больше общего с мифом, чем с юридическим понятием». Рейх стал его спасением от большевизма, альтернативой западному парламентаризму, объектом самой глубокой любви.

Из средневековья вышло и понятие «кровавого знамени». «"Кровавым знаменем" назывался большой сплошной алый стяг, который до 1806 года использовался как символ победы имперского права над обычаями кровной мести».[234] Название штрафных рот Ваффен-СС «пропащие отряды» также было позаимствовано из времен ланскнехтов. Гитлер использовал это название и для армейских частей, которые попадали в безнадежное положение, например, для 6-й полевой армии, окруженной в Сталинграде.

После всего этого неудивительно, что Гитлер желал вернуть все немецкие территории, утраченные по условиям Вестфальского мира, и восстановить Германию в границах 1500 года. Позднее он решил не ограничиваться национальными рамками и реставрировать империю Карла Великого.

Можно с полным основанием сказать, что правление Гитлера было игрой с историей на открытой мировой арене. Кеттенакер видел в «Дне Потсдама» оживление средневековых обычаев: «Событие в потсдамской Гарнизонной церкви воспринималось как средневековая церемония передачи власти в империи австрийскому, а следовательно, велигерманскому народному трибуну, что подводило черту под малогерманской политикой Бисмарка и рейхспрезидента Гинденбурга. Все это произвело огромное впечатление на современников, включая и тех, кто был далек от нацистского движения».