Джон Вествуд - Свидетели Цусимы

Гребной винт правой машины продолжал еще работать, сначала он вращался в воздухе, а потом, номере погружения судна, забурлил воду. Это были последние судороги погибающего корабля».

Из машинистов и механиков ни один не выпрыгнул за борт. Все они, в числе двухсот человек, остались задраенными в своих отделениях. Каждый моряк может себе представить, что произошло с ними. При опрокидывании броненосца все они полетели вниз вместе с предметами, которые не были прикреплены. В жаркой тьме вопли смешались с грохотом и треском падающих тяжестей. Но одна из трех машин и после этого продолжала работать, разрывая попадавших в нее людей на части. Водой эти закупоренные машинные отделения наполнились не сразу. Значит, те, которые не были еще убиты, долго оставались живыми, проваливаясь в пучину до самого морского дна. И, может быть, прошел не один час, прежде чем смерть покончила с ними.

В это время эсминец «Бедовый» находился в трехстах шагах. Видя, что броненосец тонет и люди бросаются в воду, командир эсминца — капитан Баранов — не нашел ничего лучшего, как дать полный ход и позорно бежать с места гибели судна. Когда он отошел на милю, он остановился и спокойно наблюдал, как люди с «Осляби», выбиваясь из последних сил, захлебываясь, борются с волнами.

Этот «подвиг» Баранова потряс офицеров эсминца, не говоря уже о младших его чинах. Начался всеобщий ропот, и многие в открытую спрашивали командира: почему не спасаются люди?

На сей раз Баранов решил прислушаться к подчиненным и подошел к тонущим. Однако было уже поздно: эсминцы «Буйный» и «Грозный» уже поднимали людей, хотя отстояли они от места катастрофы гораздо дальше, чем «Бедовый». «Бедовый» не спас ни одного.

На самом деле у «Бедового» было оправдание: он имел приказания не отходить от «Суворова».

Было 2.25, когда «Ослябя» покинул строй и остановил машины, а в 2.50 он затонул.

Эти 25 минут были временем тяжелых испытаний для «Суворова». Уже в 2.05 русская линия вынуждена была прогибаться вправо, чтобы не позволить Того пересечь ее Т-образного строя. Равным образом, нажимая на русских, одерживал вправо и Того, сохраняя свою позицию у левой скулы головных русских кораблей.

Итак, русские описывали свой — внутренний — круг на скорости 9 узлов, японцы же описывали свой внешний, гораздо больший, круг на 15 узлах, и эта разница в скорости удерживала почти постоянным их положение относительно друг друга.

Семенов, не прекращавший делать свои записи, встретил командира «Суворова» капитана Игнатиуса (который вскоре был убит, возглавляя пожарную партию): «Позади меня, на площадке трапа, появился командир. Вся голова его была в крови, и, шатаясь, он трясущимися руками хватался за поручень. Где-то совсем близко разорвался снаряд, и взрывом его сбило с ног. Он полетел по трапу вниз головой, к счастью, мы вовремя это увидели и поймали его. «Ничего. Пустяки. Голова закружилась!» — уверял он нас, вскакивая па ноги и пошатываясь. Но поскольку до перевязочной было еще целых три трапа, мы, невзирая на его протесты, уложили его на носилки.

«Кормовая башня взорвалась!» — донеслось откуда-то (позже мы узнали, что с других кораблей видели, как крыша этой орудийной башни взлетела выше мостика, а потом рухнула на кормовую палубу. Что там в точности случилось, никому не известно). Почти одновременно над нами раздался необычный треск и замораживающий кровь в жилах скрежет разрываемого металла; вслед за этим что-то огромное и тяжелое рухнуло вниз, хрустнули и были расплющены шлюпки в своих кильблоках.

Когда вниз свалились раскаченные обломки и нас окутало непроницаемым дымом, мы поняли, что случилось: сбита передняя дымовая труба».

Примерно в 2.30 осколки снаряда, проникшие в боевую рубку, убили или ранили тех, кто там находился. Руль заклинило в таком положении, что броненосец повернул на 180 градусов и пошел вдоль колонны своих кораблей, сопровождаемый какое-то время «Александром Третьим», так как там подумали, что это намеренная перемена курса. С этого момента ни «Суворов», ни Рожественский активного участия в событиях не принимали. Семенов описывает эвакуацию из боевой рубки: «Одновременно с повреждением рулевых приводов и выходом «Суворова» из строя в рубке были ранены в голову адмирал и Владимирский. Последний ушел на перевязку, и его заменил, вступив в командование броненосцем, третий лейтенант — Богданов. Адмирал приказал, управляясь машинами, следовать за эскадрой. Попадания в передний мостик все учащались.

Осколки снарядов, массами врываясь под грибовидную крышу рубки, уничтожили в ней все приборы, разбили компас. По счастью, уцелели телеграф и переговорная труба. Начался пожар на самом мостике: загорелись койки, которыми предполагалось защитить себя от осколков, и маленькая штурманская рубка, находившаяся позади боевой.

Жара становилась нестерпимой, а главное — густой дым застилал все кругам, и при отсутствии компаса держать какой-либо курс оказывалось невозможным. Надо было переносить управление в боевой пост, а самим уходить из рубки в другое место, откуда было бы видно окружающее.

В рубке в это время находились: адмирал, флаг-капитан и флагманский штурман — все трое раненные, лейтенант Богданов, мичман Шишкин и один матрос, как-то до сих пор уцелевшие. Первым вышел из рубки на левую сторону мостика лейтенант Богданов. Смело, расталкивая горящие койки, бросился он вперед и исчез в пламени, провалившись куда-то. Шедший за ним флаг-капитан повернул на правую сторону мостика, но здесь все было разрушено, трапа не было.

Оставался только один путь — вниз, в боевой пост. С трудом растащив убитых, лежавших на палубе, подняли решетчатый люк над броневой трубой и по ней спустились в боевой пост. Адмирал, несмотря на то, что был ранен в голову, в спину и в правую йогу (не считая мелких осколков), держался еще довольно бодро.

Из боевого поста флаг-капитан отправился па перевязку, адмирал же, оставив здесь легко раненного флагманского штурмана (полковника Филипповского) с приказанием, если не будет новых распоряжений, держать на старом курсе, сам пошел искать места, откуда можно было видеть бой.

Верхняя палуба представляла собою горящие развалины, а потому адмирал не мог пройти дальше верхней батареи (все то же место у судового образа). Отсюда он пытался проникнуть в левую среднюю 6-дюймовую башню, но этого не удалось, и тогда он пошел в правую. На этом переходе адмиралом была получена рана, сразу давшая себя почувствовать жестокой болью — осколок попал в левую ногу, близ щиколотки, и перебил главный нерв. Ступня оказалась парализованной.

В башню адмирала уже ввели и здесь посадили на какой-то ящик. Он, однако, еще нашел в себе достаточно сил, чтобы тотчас же спросить: отчего башня не стреляет? И приказал подошедшему Крыжановскому найти комендоров, сформировать прислугу и открыть огонь. Но оказалось, что башня повреждена и не вращается».