Владимир Куценко - Тревожные будни

Около полудня Попрядухин появился во дворе злополучного дома. В ярком свете двор казался шире и наряднее. И не было гнетущей, чопорной тишины, что поразила участкового в тот поздний вечер, когда случилось происшествие. Двор жил. По аллеям носилась ребятня, веселое щебетание раздавалось возле кустов, под которыми находились песочницы. Из затененного укромного уголка сада долетала звонкая дробь, что отбивали костяшками на столе пенсионеры-доминошники. Их младший лейтенант уже знал: утром довелось побеседовать. Никто из стариков не помог прояснить картину. Говорили, правда, что «потерпевшая баба склочная. Видать, кому-то насолила, ну и... Однако, чтобы выстрел... Нет, такого не слышали, да и кто стрелять будет, разве что пацаны-озорники? Так откуда у них пистолеты?»

Равчеев в отделении сказал:

— Займись для начала профессионально-техническим училищем, там есть группа трудных подростков...

ГПТУ вот оно, сразу за палисадником, лишь узкая улица отделяет его от жилого дома. Попрядухин прикинул расстояние от здания до окна квартиры потерпевшей. Метров тридцать.

— Чего примеряешь? — раздался неожиданно за спиной участкового голос.

Александр обернулся и с радостью увидел своего соседа по участку. С радостью, потому что сам думал зайти к нему за помощью.

— Василий Леонтьевич! Здравствуйте!

— Добрый день! Слышал, слышал про твое «ЧП». Значит, думаешь ремесленниками заняться? — Шурыгин по давней привычке называл учащихся ГПТУ ремесленниками. — Что ж, возможно. Озорники там есть. Однако сегодня ребята в подшефном колхозе. Так что туда можно не ходить. — Стерший лейтенант махнул рукой в сторону училища. — Дам-ка я тебе пока другой адресок...

Василий Леонтьевич присел на скамейку, положил на колени планшетку. Неторопливо расстегнул кнопки, достал лист бумаги.

— Да ты что стоишь, присаживайся! — пригласил он Попрядухина.

Александр опустился рядом с Шурыгиным. Тот карандашом написал на бумаге несколько слов и протянул ее собеседнику.

— Вот в этой квартире, что я указал, живут два лоботряса. Всего от них ждать можно. Тем более что они с той рамой гражданкой, у которой разбили стекло...

— Не разбили... — хотел было поправить старшего лейтенанта Саша.

Но тот повторил упрямо:

— Разбили. Другого быть не может. Так вот, они с ней частенько ругаются. Ты бы сегодня навестил их.

— Как, сейчас? Время-то вроде рабочее...

— По моим данным, они снова тунеядствуют, так что застанешь.

Шурыгин тяжело, по-стариковски поднялся со скамейки и, не сказав больше ни слова, степенно пошел по аллее...

Про Василия Леонтьевича Александр много хорошего наслышался. «Легендарная личность, — говорили в отделении. — С войны все на одном участке. Как-то пробовали перевести на другой, так жители взбунтовались, делегацию направили в райисполком: не надо, дескать, нам никого, кроме Леонтьевича. Вот ведь какой авторитет завоевал». «Большой житейской мудрости человек! — уважительно отзывался о Шурыгине Равчеев, а майор был скуп на похвалу. — Самородок! Вроде бы и школ никаких не кончал, а поди ты, как умеет разговаривать с людьми! С другим оперативники день, второй бьются, и никакого толку. А посидит с ним Василий Леонтьевич часок — и все как на духу выложите Удивительно... И обо всем все знает».

«Это точно», — подумал Попрядухин, читая адрес, оставленный на маленьком листке ветераном. Отметил про себя: «Грохотовы. Громкая фамилия...»

На двери — табличка. Написано, сколько кому звонить. Грохотовым — три раза. Нажал трижды кнопку. За дверью — прерывистая трель. Однако никто не вышел. Еще нажал — и снова ничего. Может быть, ошибся Шурыгин? Попробовал еще раз. Подольше задержал палец на кнопке. Наконец-то там, за дверью, послышались какие-то странные хлопающие звуки, словно босыми ногами кто-то по камню топал. Затем в квартире загремело что-то. Донеслось бранное слово. И вот дверь приоткрылась. Выглянула заспанная небритая физиономия с копной густых, находящихся в диком беспорядке волос. Хриплый голос спросил:

— Что надо?

Не успел Попрядухин ответить, как дверь распахнулась во всю ширь. Видимо, человек в форме произвел на мужчину отрезвляющее действие.

— Проходите, гражданин начальник! — прохрипел он.

Признаться, с не особенно приятным чувством перешагнул Александр порог. Человек, пригласивший его, вызывал одновременно и чувство брезгливости своей неопрятностью, и чувство тревоги злым выражением глаз. Он был на голову выше участкового, широк в плечах, жилист. Резкий сивушный запах сопровождал его.

Мужчина, отступив несколько в глубь коридора, спросил:

— Вы, собственно, к кому?

— К Грохотовым.

— Грохотовы — это мы. Я и брательник Витька.

— Он тоже дома?

— А где ж ему быть. Сопляк еще, бутылку выжрал и до сих пор очухаться не может. Да, собственно, сами убедиться можете. Идите за мной.

Неуверенно переставляя босые ноги, мужчина двинулся по коридору. По пути он зло отшвырнул перевернутый стул. «Вот что громыхало», — отметил Попрядухин. Комната Грохотовых была последней. И они пробирались к ней среди нагромождения всякого хлама, при тусклом свете единственной лампочки довольно долго. Но когда дошли до цели, когда Грохотов-старший распахнул ногой дверь, Александру показалось, что коридор не кончился: в комнате в таком же беспорядке громоздились старые, словно подобранные на свалке, вещи. Тот же полумрак господствовал в ней. И еще тяжелый, сдавливающий дыхание воздух. Окно было закрыто и зашторено.

— Нельзя ли проветрить?

Грохотов удивился:

— А что, душно?

— Очень.

Луч света, ворвавшийся в комнату, упал на лицо парня, лежащего на полу в неестественной позе.

— Брат? — поинтересовался инспектор.

— Точно! Витек. Да вы присаживайтесь. — Грохотов подвинул Попрядухину табурет. — Извините, стульев не имеем. Так по какому делу к нам?

— Я ваш новый участковый инспектор.

— Очень приятно.

— Это уж потом будет видно, приятно или нет.

— Так я к тому, нас первыми посещаете. Честь все-таки, — В словах Грохотова сквозила явная насмешка.

— Честь-то небольшая, — не меняя серьезного спокойного тона, продолжал младший лейтенант, — коль скоро милиция вас посещать должна. Обидно, что два таких здоровых человека к делу не пристроены.

— По душе не находим, начальник.

— А искали?

— Как вам сказать... — Грохотов взял со стола стакан с водой и с жадностью отхлебнул...

— Тут и говорить нечего. Не искали. Но я вас предупреждаю: бездельничать не позволю. Сами не можете устроиться на работу, помогу. Но чтобы вот так жить, — Попрядухин повел рукой, словно призывая Грохотова осмотреться, — не позволим!

— Не кипятись, начальник. Приду в себя — обмозгуем это дело.