Мотицура Хасимото - Потопленные

В эту ночь, погрузившись и уклоняясь от атак авиации противника, мы с помощью гидроакустической станции лодки обнаружили судно, по всей вероятности торговое, так как шум винтов указывал, что оно имело поршневые двигатели. Водителям торпед был отдан приказ приготовиться к выпуску. Затем мы услышали шумы эскадренного миноносца, который находился совсем неподалеку от нас. Судя по данным шумопеленгатора, торговое судно имело большие размеры, но из-за темноты мы ничего не могли предпринять. О, если бы светила луна! Шум подходящего миноносца нарастал. Я решил повернуть лодку прямо на него и соблюдать тишину. Миноносец, казалось, начал поворачивать вправо, а вместе с ним (носом к нему) поворачивались и мы, приготовясь к взрывам глубинных бомб. Затем шум корабля стал доноситься со всех сторон, казалось, противник обнаружил нас и теперь проходил над самой лодкой. Ожидая атаки, в лодке все замерло. Однако разрывов глубинных бомб не последовало и кризис миновал.

12 августа море было спокойным. Следуя в северном направлении со скоростью 12 узлов, мы перехватили сигналы радиолокационной станции противника для обнаружения надводных целей. Мы увеличили скорость, намереваясь выйти на позицию, удобную для атаки. Сигналы радиолокационной станции противника продолжали поступать. Спустя 15 мин. мы увидели мачту корабля и произвели срочное погружение. Это случилось в 17 час. 16 мин. Я отдал приказ водителям торпед и торпедистам лодки приготовиться к атаке. Цель приближалась, и я отдал новый приказ: «Водителю торпеды № 3 занять свое место и приготовиться к выпуску!» В 17 час. 47 мин. я опознал судно противника. Это был авиатранспорт, водоизмещением 15 тыс. т. Вскоре торпеда № 3 была готова к выпуску, и ее водитель по моему приказу устремился навстречу противнику. Когда после выпуска торпеды я взглянул в перископ, то увидел, что впереди авиатранспорта следовал также эскадренный миноносец. Прошло еще некоторое время, а транспорт продолжал следовать в прежнем направлении. Я увидел, как из его труб вырывались клубы черного дыма. Противник, очевидно, обнаружив человеко-торпеду, уходил от нее на полной скорости. Я ясно видел, как транспорт, набирая скорость, перешел на зигзаг. Прошло полчаса, затем послышался звук взрыва. Был ли это взрыв торпеды, попавшей в цель? Но вслед за первым взрывом послышалось еще десять. Стало ясно, что эскадренный миноносец лег на обратный курс и начал атаку глубинными бомбами. Я очень беспокоился; мои руки вспотели. В 18 час. 42 мин. к небу поднялся большой столб воды и клубы дыма. Я невольно прошептал молитву. Затем донесся звук взрыва. Когда столб воды осел, а дым рассеялся, транспорта на поверхности уже не было. Виден был лишь эскадренный миноносец, спешивший к месту гибели транспорта. Каждый из нас испытывал чувства торжества и облегчения. Мы помолились за счастье наших погибших воинов в их загробной жизни, затем в наступившей темноте всплыли и продолжили наш путь на север. Пройдя несколько дней этим курсом, мы пришли в точку, находящуюся в 300 милях от о. Окинава.

Об успехах, достигнутых человеко-торпедами, мы докладывали после каждой победы, когда лодка находилась на безопасном расстоянии от противника.

Ввиду того, что водитель торпеды, идя к цели со скоростью 30 узлов, мог пользоваться перископом, попадание в цель не представляло большой сложности. Если даже человеко-торпеда обнаруживалась на довольно значительном расстоянии, то для корабля, имеющего скорость менее 20 узлов, уйти было невозможно. Являлось ли необходимостью тратить человеческие жизни для управления этими торпедами? Хороших результатов можно достигнуть при управлении ими по радио. Но для нас было уже слишком поздно вводить эти усовершенствования.

Наше положение являлось поистине плачевным. У нас осталось всего 4 (а если считать 3 транспортные, то 7) большие подводные лодки и 8 устаревших лодок, каждая из которых могла принимать всего две человеко-торпеды.

Вечером 15 августа подводная лодка «I-58» следовала в надводном положении в поисках противника. Район поисков простирался непосредственно от о. Окинава до пролива Бунго. Настроение экипажа лодки было бодрым. Я стоял на мостике, осматривая горизонт в направлении заходящего солнца. Вдруг меня подозвал к люку старший радист. Мне кажется, что я никогда в жизни не видел более печального выражения лица, чем то, которое было у него в этот момент. Он готов был разрыдаться. «Пожалуйста, спуститесь на минутку вниз!» — попросил он меня. Я с неохотой последовал за ним. Спустившись вниз, он отозвал меня в угол кают-компании и сказал: «Посмотрите, что я принял по радио». Это было коммюнике об окончании военных действий. Я был ошеломлен, но после короткого раздумья решил, что это могло быть газетным трюком, а не официальным сообщением. Овладев собой, я сказал радисту: «Это могла быть радиопередача с целью дезинформации. Уничтожьте радиограмму». Один из офицеров, стоявший неподалеку, который постоянно интересовался радиопередачами противника, заметил: «Если это дезинформация, то очень умная».

Я объявил экипажу лодки, что мы не можем принять решение о выходе из войны, базируясь на радиопередачах для прессы. При отсутствии официального приказа мы будем продолжать сражаться. Я приказал радисту приносить мне все телеграммы по мере их поступления в черновой записи и обрадовал его тем, что никто другой не будет осведомлен об их содержании. Итак, я решил ничего не сообщать личному составу лодки о надвигающихся событиях, даже если это будет и официальный приказ. Находясь в море, не следовало допускать никакого ослабления твердо установленного порядка. На подводной лодке ошибки одного человека из состава команды при выполнении им своих обязанностей во время погружения или всплытия следовало опасаться больше, чем противника. Одна ошибка могла легко привести к несчастному случаю. Поэтому я решил: пусть команда продолжает спокойно выполнять свой долг в бодром настроении до тех пор, пока мы не подойдем к своим водам, где нам не будет больше необходимости погружаться. Разговаривая с врачом, я был сильно смущен его вопросом: «Разве мы не услышим чего-нибудь неожиданного, когда вернемся в базу?»

На всем нашем пути, уклоняясь от противника, мы продолжали погружаться и всплывать, то есть не теряли бдительности. 17 августа 1945 года мы возвратились в базу человеко-торпед. Я заметил катер, идущий в нашу сторону. Наконец подошел последний момент и прозвучала команда: «Всему личному составу построиться на кормовой надстройке!» Команда собралась, и со слезами на глазах я зачитал манифест императора, в котором сообщалось об окончании войны. Потом, не говоря никому ни слова, я вместе с посыльным, который доставил манифест, перешел на катер и отбыл на берег для доклада старшему начальнику относительно героических подвигов наших замечательных воинов — водителей торпед. Они не дожили до дня нашего унижения, связанного с нашим поражением в войне.