Михаил Грабовский - Атомный аврал

Хлопин не знал, что президент США был уже давно проинформирован ведущими американскими учеными о том, что создание атомной бомбы не фантастика, а реальное дело ближайших трех-четырех лет. Академику Хлопину и в голову не могло придти, что США и Англия, объединив усилия, уже уверенно продвигаются к достижению урановой цели.

Сталин, разумеется, ничего не слышал об этой заявке, да и вряд ли бы как-то прореагировал, если бы услышал. Другая попытка громко заявить о необходимости сосредоточить научные и технические усилия для создания атомной бомбы была предпринята молодым физиком Флёровым уже после вступления Советского Союза в войну. Эта попытка носила агрессивно-патриотический характер вызова всему официальному академическому кругу, очень осторожному и осмотрительному в своих прогнозах относительно практического использования атомной энергии…

Молодой сотрудник Ленинградского физико-технического института Георгий Флёров перед войной увлечено работал по атомной тематике в небольшой лаборатории, которой руководил Игорь Курчатов. В 1940 году Флёров опубликовал со своим коллегой научную статью о спонтанном делении урана. С нетерпением он ждал отклика на неё со стороны зарубежных физиков. Исследования в области атомного ядра поглощали все его время и всю юношескую энергию. Флёров строил планы, мечтал о новых экспериментах. Война смешала все планы… Его направили в Военно-воздушную академию на курсы по техническому обслуживанию пикирующих бомбардировщиков. Но и курсантские будни не могли отвлечь его от мысли, что атомная бомба с использованием урана-235 может быть реализована путем встречного выстрела двух подкритических частей («пушечный вариант»).

В ноябре 1941 года Флёров решил поделиться своими мыслями об атомной бомбе с парторгом факультета, военинженером третьего ранга Брустиным. Парторг поддержал идею создания сверхмощного оружия против немецких захватчиков: «Самое верное — написать вам обоснованное письмо на имя Сталина. Только он сможет решить такую важную, масштабную задачу. Напишите!»

В ноябре Флёров написал два письма: одно Сталину (где-то затерялось) и второе — Сергею Кафтанову, председателю Научно-технического совета при Государственном комитете обороны. Последнее письмо сохранилось.

«…Один из возможных технических выводов — ядерная бомба (небольшая по весу), взорвавшись, например, где-нибудь в Берлине, сметет с лица земли весь город. Фантастика, быть может, но отпугивать это может только тех, кто боится всего необычного, из ряда вон выходящего.

…Имеются сведения о том, что в Германии институт Кайзера Вильгельма целиком занимается этой проблемой. В Англии тоже, по-видимому, идет интенсивная работа. Ну, и основное — это то, что во всех иностранных журналах полное отсутствие каких-либо работ по этому вопросу… На этот вопрос наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идет сейчас за границей. Нам в Советском Союзе работу нужно возобновить… У нас в Союзе, здесь, в этом вопросе, проявлена непонятная недальновидность…

…Нужно все время помнить, что государство, первое осуществившее ядерную бомбу, сможет диктовать всему миру свои условия, и сейчас единственное, чем мы можем искупить свою ошибку — полугодовое безделье — это возобновление работ и проведение их в ещё более широком масштабе, чем было до войны…

Извещение о получении письма… прошу направить на адрес Военно-воздушной академии (факультет спецоборудования) на имя в/инж. 3-го ранга Б.И.Брустина.

С приветом Г.Флёров, ноябрь 1941 г.».

Никакого ответа от Кафтанова Флёров не получил. 20 декабря Флёров выпросил командировку в Казань, где в эвакуации расположился президиум Академии Наук, и сделал здесь доклад по урановой проблеме. Маститые ученые: Иоффе, Капица, Хлопин, Арцимович и некоторые другие — внимательно выслушали фантазии молодого курсанта. В резолюции заседания было отмечено общее мнение академиков, что «этим пока заниматься не нужно». На следующий день Флёров написал длинное письмо своему бывшему начальнику, Курчатову, который должен был вскоре приехать в Казань. В этом письме он развивает технические перспективы, направления работ, приводит эскизную схему взрыва бомбы.

Но и от Курчатова Флёров не получает ответа. Возвращается в училище. Мысль об атомной бомбе не дает покоя. В марте 1942 года Флёров написал второе письмо Сталину, которое составил в горьких тонах жалобы на бюрократическое равнодушие чиновников к решению важнейшей государственной задачи, с некоторыми элементами политического доноса. Так быстрее прореагируют…

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Вот уже 10 месяцев прошло с начала войны, и все это время я чувствую себя, и действительно очутился, в положении человека, пытающегося головой пробить каменную стену.

В чем я ошибаюсь?

Переоцениваю ли значение «проблемы урана»? — нет, это неверно…

Решение задачи приведет к появлению ядерной бомбы, эквивалентной 20–30 тысячам тонн взрывчатого вещества, достаточного для уничтожения или Берлина, или Москвы в зависимости от того, в чьих руках эта бомба будет находиться…

Есть сведения, что этим вопросом, по-видимому, усиленно занимаются за границей…

Однако этот вопрос либо замалчивается от Вас, либо от него просто отмахиваются: уран — фантастика, довольно с нас фантастики, кончится война — будем на свободе заниматься этим вопросом…

…Так считает академик А.Ф. Иоффе, и в этом он глубоко ошибается… Самые большие глупости делаются с самыми лучшими намерениями… Я достаточно хорошо знаю Абрама Федоровича для того, чтобы думать, что то, что он делает, делается им сознательно. Но, однако, объективно подходя к вопросу, его поведение близко к самому настоящему преступлению…

К письму прилагаю копию моего письма, направленного тов. Кафтанову. Очень был бы рад получить объяснение тов. Кафтанова… В научных вопросах не отыгрываются молчанием, а тем более в этом вопросе, связанном с обороной страны… Кафтанов даже не счел нужным ответить… Личное переговоры с А.Ф. Иоффе, письмо к т. Кафтанову — все это не приводит к цели, а просто замалчивается. На письмо и пять телеграмм тов. Кафтанову ответа я не получил. При обсуждении плана Академии наук говорилось, вероятно, о чем угодно, но только не об уране…

Знаете ли Вы, Иосиф Виссарионович, какой главный довод выставляется против урана? — «Слишком здорово было бы, если бы задачу удалось решить. Природа редко балует человека».

Так дайте же мне возможность показать, что действительное отличие человека от животного заключается именно в том, что человек в состоянии преодолеть затруднение, вырвать у природы все ему необходимое…