Александр Маркелов - Торпедный веер

Подводники засмеялись, но генерал не улыбнулся. По всему видно было, что он смертельно устал, шутка в его устах прозвучала невесело. Он отказался спуститься вниз перекусить, предложил накормить раненых бойцов и командиров, которых доставили на шхуне.

Команда ждала распоряжения сниматься, лодка находилась в надводном положении и могла стать мишенью для противника. Между тем оказалось, что погружаться нельзя, шхуна должна доставить еще две группы.

Перед Ивановым стояла нелегкая задача. Щ-209 могла принять в свои отсеки сорок, от силы пятьдесят человек. А как разместить сто? Но таково распоряжение самого командующего, да капитан-лейтенант и сам понимал, что иного выхода нет: раз надо, значит надо. На то война.

Шхуна сделала еще два рейса, доставив в последний раз легкораненых. Задраили люк. Шум, долетавший с берега, моментально утих.

— Пошли? — спросил Петров.

— Погружаемся. Сейчас ляжем на курс.

— У меня такое ощущение, что мы стоим на месте, — сказал генерал.

— Вы уж не взыщите, — словно бы извинился командир подлодки. — Удобств здесь маловато, можно сказать, никаких…

— Да что там! — возразил Петров. — Людей доставить надо, вот главное. Так что будем в тесноте, да не в обиде.

Иванов пошел по отсекам, заглянул в центральный пост. Плотно прижавшись друг к другу, сидели, полулежали раненые. В узком проходе надо было переступать через тела. Худой, обросший щетиной полковник поинтересовался, когда лодка прибудет в Новороссийск. Иванов подумал:

— Какое сегодня число?

— Первое июля, два часа ночи.

— Первое, — растягивая слово, повторил командир. — Послезавтра. — И добавил; — Если ничего не задержит.

Он тотчас пожалел о сказанном. В глазах небритого полковника он уловил тревогу. «Ведь говорю лишнее», — подумал Иванов и тут же поспешил успокоить, приободрить людей. Но в это время, словно назло, где-то недалеко взорвалась глубинная бомба. Лодку тряхнуло. Полковник зашатался, его костыль повалился на пол. За первым взрывом последовал второй, третий.

— Ничего, ничего, — поспешил объяснить Владимир Иванович. — Такое у нас бывает, в порядке вещей.

— Да ведь прямо над головой! — нервничал полковник.

— Нет, нет! Это далеко. Да и вообще мы находимся на большой глубине. Не достанут.

Другие раненые поддержали командира:

— Сюда не достанут, руки у них коротки и сталь уральская прочна, в воде ее не пробьешь.

Однако взрывы не прекращались, ухало все ближе и ближе. И командир решил увеличить глубину, изменить курс.

На какое-то время все вокруг затихло, катера ушли. Но через полчаса атака возобновилась. Видимо, враг шел по пятам, и не было возможности от него оторваться. Лодка вдруг резко клюнула носом, и все, кто стоял и сидел, повалились к переборкам. Послышались стоны, крики.

Иванову доложили: вышли из строя горизонтальные рули. Но это еще было полбеды: тотчас переключились на ручное управление. Владимир Иванович глянул на приборы: глубина семьдесят метров. Военком Гришин, только что обходивший отсеки, с тревогой сообщил:

— Людей мучит удушье, многие теряют сознание, врач не успевает оказывать первую помощь. Может быть, все-таки попробуем всплыть?

— Знаю, знаю, комиссар… Да ведь рискованно. — Иванов колебался.

— Давай попробуем. Там, кажется, все затихло, — настаивал военком.

Всплыли, подняли перископ. В ста метрах кружили два противолодочных катера. Но так как море штормило, они не заметили лодку. Однако всплывать нельзя было. «Щука» снова ушла на глубину.

— Вы отправляйтесь в отсеки, — распорядился Иванов. — Подбодрите людей. Скажите, что осталось недолго плыть под водой, скоро оторвемся от противника, всплывем… А я посоветуюсь с командующим.

Когда Владимир Иванович вошел в центральный пост, генерал сидя дремал. Он тотчас открыл глаза и прежде всего спросил, что делается наверху.

— Без перемен, — вздохнул Иванов. — Вцепились лиходеи, оторваться от них не могу, А люди изнемогают. Может, все-таки рискнуть…

Но генерал не дал ему договорить:

— Ничего, ничего, потерпят. Под Севастополем и не такое было, кровью плевались, и никто не жаловался. — Он поправил пенсне. — Военный человек должен в любой обстановке проявлять железную волю, стойкость, терпение. Мы держимся уже пятьдесят часов. Стало быть, осталось меньше. Но они будут преследовать нас и дальше, мы не имеем права рисковать. Мы должны дойти, сохранить людей.

Говоря, он брал с тарелки кружочки сухой колбасы и медленно жевал. Взрывы не утихали. Иванов сказал, что по данным акустиков за неполные двое суток фашисты сбросили более тысячи бомб. Генерал перестал жевать:

— Проклятие! Тысячу бомб! По десятку на каждую нашу голову!

Он устало откинулся назад, прикрыл глаза.

— Я уже не сплю несколько ночей, — вдруг пожаловался Иван Ефимович. — Когда шли сюда, думал: залягу на подлодке, как медведь в берлоге, и буду до самого Новороссийска храпеть… Не вышло.

Перед командиром уже не было того сурового, неприступного Петрова, о котором он был наслышан. Перед ним сидел простой душевный русский человек, с которым в другое время можно было бы в интересной беседе и вечер скоротать, и пошутить. Да только не до шуток было сейчас. По приказу Верховного Главнокомандующего Севастополь оставлен нашими войсками, части и подразделения вывезены на Большую землю. Но в Севастополе еще остались бойцы, раненые, их не успели эвакуировать. Генерал думал о них, о своей личной ответственности за судьбы людей.

Желая как-то развеять мрачное настроение Ивана Ефимовича, капитан-лейтенант Иванов распорядился приготовить крепкий чай. Потом еще раз прошел по отсекам и, снова вернувшись к генералу, доложил, что люди держатся. Петров пил чай мелкими глотками, ложечка мелодично позванивала на блюдце. И командир вдруг вспомнил про колокольный звон. Он рассказал об этом командующему.

— Я не слышал никаких колоколов, — сказал Петров. — Но, может быть, что-нибудь такое и было, справляли панихиду по фашистам. Да-да, панихиду. Считайте, что именно это вы слышали. Здесь, в Севастополе, мы вырыли им могилу, здесь мы их и зароем.

Он говорил страстно, убежденно, то и дело поправляя на носу пенсне. Тоненькие струйки пота сползали вниз по его лицу. — Не было еще на свете такой силы, которая бы одолела нас. Только бы дожить до победы, только бы приблизить ее своими руками! — генерал с силой сжал кулаки.

Наступила последняя ночь этого трудного перехода. Решено было всплывать. Иванов откинул верхнюю крышку люка, вместе с сигнальщиком выбежал на мостик. Далеко на юго-западе висели три осветительные ракеты. Враг не оставил своих намерений, продолжал поиск. Но теперь, под покровом ночи, можно было надеяться на успешное завершение похода. Конечная цель была близка. Люди полной грудью вдохнули свежий воздух.