Виктор Тамман - В черной пасти фиорда

В отсеке электриков встречаю парторга лодки главстаршину Алексея Карпенко. Он коротко сообщает: коммунисты не подведут, экипаж в целом уверен в успехе всплытия.

Мое внимание привлекает дифферентометр, сделанный инженером-механиком А. В. Мартыновым.

— Прибор в центральном посту не рассчитан на большой дифферент, — поясняет Мартынов, — поэтому мы разбили шкалу у своего до девяноста градусов.

Что ж, очень хорошо. Важно точнее произвести отсчет, когда лодка будет всплывать.

А вот и кормовой отсек. Лейтенант Апрелков и командир отделения минеров Величко четко понимают свои задачи.

В достоинствах членов экипажа я никогда не сомневался. На этот раз обход отсеков был особенно необходим: я ощутил в себе прилив новых сил. Надеюсь, встречи не прошли бесследно и для подчиненных.

Возвращаюсь в центральный пост. Акустик докладывает об отсутствии шумов кораблей, и мы приступаем к завершающему этапу спасения лодки. Надеваю реглан, поднимаюсь в боевую рубку.

— По местам стоять к всплытию!

Заработали помпы и турбонасос, осушая внутренние цистерны и минные трубы. Затем началась откачка воды из второго отсека. Моторы перегревались, не раз сгорали предохранители.

Но тут же принимались нужные меры, и опять все гудело и дрожало. Постепенно дифферент перешел с кормы на нос.

— Уровень воды упал до настила! — докладывает Шапаренко.

Теперь пора продувать главный балласт. Звучит команда. Леднев подскакивает к станции воздуха высокого давления, вращает маховики клапанов. Пронзительно шипит — воздушный поток понесся по трубопроводам в главные балластные цистерны, вытесняя из них воду. Корма заметно поднимается, наклон корпуса достигает 40–50 градусов, в то время как носовая часть остается неподвижной, будто прибитая ко дну. Но вот подъем замедляется. Это начинает тревожить. Нет, нельзя допустить угасания инерции всплытия! Ни на одно мгновение! Если движение вверх прекратится, лодка зависнет и затем опустится снова на дно.

— Оба электромотора средний назад!

— Полный назад!

Вращаются винты, корма снова ускоряет свой подъем, корпус принимает почти вертикальное положение… Лодка вздрагивает и отрывается от грунта.

— Стоп электромоторы!

Теперь я стою на передней стенке рубки и думаю: нам только и не хватало, чтобы перевернуться…

Скорость всплытия стремительно нарастает. Начинает отходить и дифферент; пройдя половину пути, лодка выравнивается и вылетает на поверхность на ровном киле.

Открываю люк, выскакиваю на мостик и осматриваюсь. Кораблей поблизости нет. Прямо перед нами чернеет берег.

— Правый малый вперед!

— Лево на борт!

— Товсь дизели!

Команды следовали одна за другой. Прочь от опасного района! Ночи короткие, мы совершенно беспомощны, погрузиться не можем, торпеды разоружены…

Лодка развертывается и ложится на курс отхода. Идем по магнитному компасу (гирокомпас вывернуло из-за большого дифферента). Через минуту запускаются дизели — молодцы мотористы!

Мы должны форсировать вражеское минное поле в надводном положении, это очень опасно. А идти надо, ведь другого пути нет.

Двигатели постепенно наращивают обороты, и мы все дальше и дальше уходим на север.

— Прямо по носу мина! — вскрикивает сигнальщик Митрофанов.

— Лево на борт!.. Право на борт!.. Ложиться на старый! курс!

Подводную лодку рывком бросает влево, потом вправо, и белый кильватерный след прочерчивает в ночной мгле небольшой координат [26] Координат — уклонение корабля, например, с целью избегания опасности. Корабль делает поворот влево на определенный угол, затем идет прямо, после чего поворачивает вправо и ложится на курс, параллельный старому (начальный поворот делается в любую сторону). — Прим. авт. . Мину обходим в пяти метрах от правого борта, с мостика на нее смотрим молча, лишь Митрофанов бросает:

— Ну и здорова!

— Неужели бывают такие большие мины? — спрашивает лейтенант Иванов.

Вместо ответа я приглашаю лейтенанта вниз, в штурманский пост и уже там поясняю: обошли мы бочку, а не мину. Да, ту самую бочку, бридель которой издавал странные звуки, ударяясь по корпусу нашей лодки, когда она шла к берегу.

Зачем тут стоит бочка? Она показывает фарватер между минными полями противника. Фашистские корабли подходят к мысу Нордкин или мысу Слетнес, затем по известному им пеленгу следуют к бочке и далее беспрепятственно двигаются в море.

— Понятно, — говорит Иванов.

И он наносит на карту координаты бочки, прокладывает фарватер, которым пользуется враг.

Мы снова поднимаемся на мостик. Теперь минной опасности нет — дается отбой боевой тревоги.

— Может быть, разрешим команде выходить на мостик, как обычно — не более трех человек одновременно? — спрашивает старпом.

— Добро.

Желающих много. Каждому хочется глотнуть свежего воздуха и убедиться, что жизнь продолжается.

На мостике появляется мичман Леднев. Спрашиваю его:

— Сколько осталось сжатого воздуха после всплытия?

— Во всех баллонах пусто.

Выходит, мы поступили верно, создав резерв сжатого воздуха и откачав воду из минных труб.

Проходит время, и снизу докладывают об открытии двери переборки, отделяющей третий отсек от четвертого — центрального поста. Личный состав чувствует себя нормально. Вскоре представители третьего отсека появляются на мостике. Военфельдшер Значко докладывает, что после снятия давления каких-либо болезненных явлений не наблюдалось. Так оно и должно было быть: здесь давление повышалось немного, до 2–3 атмосфер, и условия обитаемости были благоприятными.

А вот из носовых отсеков приходят тревожные вести: у людей появились первые признаки кессонной болезни.

Что же там происходило?

При всплытии лодки, как я уже указывал, дифферент на нос резко возрастал.

— Всем в первый отсек, и живо! Задраить дверь! — скомандовал старший лейтенант Шапаренко.

Это приказание было отдано своевременно: во втором отсеке началось невероятное. Вначале сдвинулись койки, потом заскользил по мокрой палубе опрокинутый стол, и к носовой переборке с грохотом полетело все, что размещалось в этом жилом помещении. Из трюма выплеснулась вода, бурным потоком она окатила груду обломков, взметнулась по переборке вверх и хлынула через торпедопогрузочную горловину в первый отсек. Этого никто не ожидал. Но Крошкин и Бабошин все же успели, хотя и с трудом, захлопнуть крышку горловины и накинуть барашки.

Как только лодка оторвалась от грунта, дифферент стал отходить. Вскоре почувствовалась легкая качка, и все поняли: лодка всплыла. Начались дружеские объятия.

Но радость тринадцати оказалась непродолжительной. Огромное давление в носовых отсеках, равное пару в котлах [27] На старых пароходах в котлах поддерживалось давление в пределах 8–12 атмосфер. — Прим. авт. , начало быстро падать. Это явилось для нас неожиданным. Ведь отсеки были загерметизированы [28] Позднее мы пришли к выводу: воздух вырывался из отсеков не только через шахту гидролокатора, но и через многие другие отверстия и щели, в том числе через торпедопогрузочный люк (отжимая уплотнительную резину), крышки торпедных аппаратов, водоотливную магистраль. — Прим. авт. . Правда, через какое-то время утечка воздуха резко уменьшилась. Давление стало 1,5–2 атмосферы. Очень важно, чтобы оно хоть теперь снижалось как можно медленнее.