Иван Колышкин - В глубинах полярных морей

Что это за сеть — сигнальная, специально поставленная для обнаружения подводных лодок, или просто рыбацкая, мы не знаем. Да и не в этом суть. В любом случае от нее надо избавляться. Но для этого надо всплыть. А всплывать днем в норвежском фиорде по меньшей мере легкомысленно.

Остается одно — погрузиться поглубже, чтобы притопить предательскую вешку. На глубиномере — семьдесят метров. Моторы работают на малом ходу. Лодка почти не движется. Даем средний ход. Лодка идет, но очень медленно. Не отрываем глаз от тахометров [5] Тахометр — прибор, показывающий число оборотов гребного вала в минуту. . Все мысли сосредоточены на одном: только б не намотать на винты, только б не намотать… Сейчас хорошо бы лечь на. грунт, дождаться темноты и всплыть. Но глубины здесь такие, что, где ляжешь, там и останешься, — раздавит лодку.

Так шли мы около часа. Наконец настал момент, когда лодка рванулась вперед, словно ее выпустили из пут. На душе полегчало: значит, сеть оборвалась. Но на этом переживания не кончились. Наверняка остался кусок сети, который может угрожать винтам. Лишь наступление темноты положило конец нашим треволнениям. Мы всплыли. Двое краснофлотцев были посланы на корму осмотреть ограждения рулей. Стуча зубами, промокшие матросы доложили, что как раз за ограждения и зацепился тонкий длинный трос. Сеть и вешка оборвались.

Обрубили мы метров пятьдесят троса. Оставшуюся часть распутали и взяли на лодку — на память. На душе легко и свободно, как от большой победы. Еще бы! Из крупной неприятности выкарабкались.

А вокруг — красота неописуемая! Луна серебрит черные спины волн. По небу пробегают цветные сполохи северного сияния. Такое увидишь лишь в высоких широтах. Но долго любоваться природой некогда. Зарокотали дизеля, и мы двинулись в район зарядки батарей, которые порядком истощило путешествие на среднем ходу с сетью на буксире…

На следующий день у «старушки» вышла из строя гидроакустика. Нарушилась герметичность вибраторов, и туда попала вода. Акустическая аппаратура на «декабристах» хотя и слабая, но совсем без нее воевать в наш век — это допускать кустарщину. Если с поломкой перископа мы «ослепли», то теперь «оглохли». Не говоря о том, что теперь нам гораздо труднее обнаружить цель, мы и сами не всегда сможем узнать, обнаружил ли нас противник. На глубине, когда бесполезен перископ, только гидроакустика может подсказать, что творится в надводном мире.

Но в таком малоприятном состоянии плавать нам пришлось лишь сутки. 15 октября пришла радиограмма с приказанием возвратиться в базу.

Назад идем надводным ходом, то и дело меняя курсы, — выписываем противолодочный зигзаг, чтобы самим не оказаться жертвой чужих торпед. Настроение праздничное. Поработали мы в море неплохо. А впереди нас ждет масса небольших, но ощутимых житейских радостей, от предвкушения которых бросает в дрожь. Предстоят встречи со знакомыми и друзьями — все мы порядком изголодались по свежим лицам и, говоря по правде, поднадоели друг другу. Будет баня, и мы отмоем «лодочный загар», прочно въевшийся в одежду и кожу, — ведь пресную воду приходилось расходовать экономно. Будет сон в тепле и на чистом белье, будет прекрасная береговая еда — не галеты, а свежий хлеб, не консервы, а натуральные продукты. Можно будет ходить сколько хочешь, а не топтаться в тесном пространстве, где два человека расходятся с трудом. Наконец, нас, как вернувшихся с победой, ожидает торжественный обед — такие обеды прочно входят в традицию.

Словом, по достоинству оценить все это может лишь человек, пробывший почти четыре недели в стальной закупоренной трубе.

Итак, пробыв двадцать пять суток в море, мы 17 октября произвели в Полярном фурор четырехкратным салютом и ошвартовались в гавани подплава. Я сразу же поспешил на свой дивизион. Командиры, здороваясь со мной, загадочно улыбались, словно состояли в каком-то заговоре. Я не придал этому значения. Но в «каюте» на береговой базе я долго не мог отыскать свой китель — на его месте висел чужой, с четырьмя нашивками капитана 2 ранга. Не сразу мне удалось разобраться, что китель-то мой, только нашивки на нем новые.

Для военного человека, как бы ни чуждо ему было честолюбие, такое событие всегда остается очень волнующим и приятным. Новое звание получил и наш комбриг. Николай Игнатьевич Виноградов стал контр-адмиралом.

Командующий флотом дал хорошую оценку походу. Его подробно разобрали на совещании с командирами и комиссарами лодок, не оставив без внимания ни одного плюса и ни одного минуса. И мне было очень приятно, что «старушка» внесла свою крупицу в копилку нашего коллективного опыта.

Но все эти дела казались нам мелкими по сравнению с теми суровыми и грозными событиями, что разворачивались на решающих в ту пору фронтах, и в первую очередь под Москвой. Все наше внимание было приковано к столице. Все разговоры так или иначе возвращались к ней. Поэтому такой естественной была идея комсомольцев «Д-3» обратиться с письмом к комсомольцам — защитникам Москвы. В этом письме, отправленном на другой день после возвращения в базу, моряки писали:

«Дорогие братья! В море мы каждый час знали о вашей героической борьбе и всем сердцем были с вами… Боль от понесенных Родиной тяжелых утрат удесятерила нашу ненависть к гитлеровцам. Каждой нашей торпедой, принесшей гибель врагу, мы мстим фашистским извергам за разрушения, за надругательства, за горе, причиненное нашему народу.

Мы с вами, боевые товарищи! На Крайнем Севере нашей любимой Отчизны мы защищаем ваш правый фланг — фланг великого фронта священной борьбы советского народа против фашистских захватчиков. Здесь, на Севере, враги не прошли и не пройдут. Мы верим и знаем — не пройдут они и у вас, на равнине России, где кипит сейчас жестокая схватка. Фашисты выиграли несколько сражений, но они проиграют войну. Смерть ждет их на нашей земле повсюду, ибо грозен гнев многомиллионного советского народа.

Самое дорогое, самое любимое доверила Родина вам, доблестным защитникам столицы нового мира. Смерть врагу!»

Под этим письмом подписалась вся команда лодки. Да и каждый подводник поставил бы под ним от души свою подпись — именно так думали и чувствовали мы в те дни.

— Нашего полку прибыло, — сказал мне при встрече Магомед Гаджиев, сверкая белоснежной улыбкой. Мне уже были известны бригадные новости. Я знал, что первый дивизион пополнился тремя новыми «катюшами» под номерами 21, 22 и 23. Они еще летом перебрались Беломорским каналом из Ленинграда в Архангельск и теперь, после окончательной доделки, пришли к нам.

— Поздравляю, Керим, — пожал я руку старому товарищу. — Дивизион у тебя теперь большой. До Нового года небось и не увидимся. Будешь в море безвылазно — только лодки меняй.