Иван Колышкин - В глубинах полярных морей

Наша с Видяевым реакция не явилась исключением — мы мигом оказались на мостике.

— Товарищ комдив, — взволнованно сообщил вахтенный командир, — справа на курсовом девяносто, кабельтовых в десяти, всплыла «малютка» и сразу же погрузилась.

— «Малютка» в Норвежском море? — усомнился я. — Да как она могла сюда дойти? Вам не показалось?

— Нет, нет, точно. Она продула среднюю, потом опять заполнила ее. Даже фонтан виден был!

В это время сигнальщик доложил, что справа на курсовом сорок пять снова всплывает загадочная лодка. Понаблюдав за ней, я опознал ее тип. Эта «подводная лодка» была самым натуральным… китом. До сих пор мы не встречали этих гигантов в Норвежском море. Нам приходилось иметь дело только с их мелкими двоюродными родственниками — касатками.

С интересом наблюдали мы за резвящимся китом. Он то нырял, то снова всплывал. Потом живая субмарина прибавила ходу и, обогнав нас, скрылась из глаз.

Китов в этом походе мы встречали еще несколько раз — видно, их стадо случайно забрело сюда. Но никто больше не путал их с подводными лодками.

В базу мы возвратились, проплавав двадцать одни сутки.

Федор Алексеевич очень органично вошел в экипаж «Щ-422». Он быстро стал командиром не только по должности, но и по сути. По должности-то все просто: подписал приказ, и дело с концом. Но ведь бывает и так. Человек получил назначение, вступил в командование кораблем, а с экипажем он чужой. Глядишь, он и дело свое знает, и к беспорядку непримирим, а не уважают его моряки, не любят. Такое обычно случается с людьми эгоистичными, несправедливыми, черствыми.

Конечно, и при таком командире служба пойдет своими чередом. И его приказания будут выполняться пунктуально точно, но энтузиазма, так необходимого в военном деле, от моряков не жди. Они не вложат в работу свою душу.

Другое дело — командир искренне внимательный к подчиненным, близко принимающий к сердцу все их интересы. Видяев как раз обладал этими качествами вполне. Его требовательность и строгость, граничащая с настоящей суровостью, когда дело касалось службы, не заслоняли душевной щедрости. Люди почувствовали это при первом же знакомстве. И авторитет Видяева сразу стал высок.

Хотя первый поход Федора Алексеевича на новом корабле и не принес результатов, вины его в том не было. В море он действовал расчетливо и грамотно. А мастерство в атаке он продемонстрировал еще на «Щ-421». Поэтому в следующий, августовский поход он отправился один, без обеспечивающего. В этом плавании Видяев подтвердил, что не зря его посчитали вполне зрелым командиром. Выполненные им атаки заслуживали внимания.

Во время первой из них на лодке заклинило горизонтальные рули. Создался большой дифферент. Лодка ушла на глубину, с которой пользоваться перископом нельзя. Дифферент удалось выровнять, но подвсплывать уже было некогда — до прихода в точку залпа оставались считанные секунды. И тогда Видяев решился на то, на что пошел бы не каждый: стрелять с глубины пятнадцать метров вслепую, по расчету времени.

С дистанции, которая по этому расчету составляла одиннадцать кабельтовых, он выпустил четыре торпеды с интервалом в семь секунд. В ответ прогремело три взрыва. Но результатов атаки установить не удалось. Транспорты и корабли в конвое, по которому был дан залп, шли очень плотно, перекрывая друг друга. Оставалось гадать: одну, две или три цели поразили торпеды.

Случилось это 23 августа у мыса Кибергнес.

На следующий день вахтенный командир Питерский обнаружил в перископ два транспорта в охранении четырех кораблей. Расстояние до них было небольшим, атака получилась скоротечной, но весьма точной. В транспорт на восемь тысяч тонн попали три торпеды из четырех, и он быстро затонул. Трудным оказалось послезалповое маневрирование. Кормовые горизонтальные рули снова закапризничали. Мичман Завьялов — опытный боцман — стал к ручному управлению. А над лодкой тем временем забегали сторожевые корабли. Посыпались первые глубинные бомбы.

Положение складывалось трудное, и Видяев решил, используя опыт Фисановича, уходить под прикрытие батарей Рыбачьего. Идти пришлось под одним левым электродвигателем — у правого начал греться опорный подшипник. Преследователи не отставали долго. Завьялов весь взмок, стоя за штурвалом ручного управления — силы это требовало немалой. Отлично работали трюмные, не давая лодке провалиться. А бомбы все рвались. Когда преследование кончилось, подсчитали, что всего было сброшено сто семьдесят семь бомб. Но, как это не раз получалось и раньше, наиболее точной и разрушительной оказалась первая серия. Остальные падали довольно далеко.

Оценка походу была дана высокая.

— Видяев умеет в критические минуты правильно оценить обстановку, а его хладнокровие и решительность обеспечивают лодке боевой успех, — сказал, характеризуя молодого командира, контр-адмирал Виноградов. Мнение комбрига было вполне справедливым.

В сентябре «Щ-422» выходила на прикрытие конвоя PQ-18. И снова возвратилась с победой.

— Только всплыли мы, — рассказывал Видяев об этом боевом столкновении, старательно избегая слова «я», — как Питерский — он на вахте стоял — докладывает: «Сторожевик, справа сто шестьдесят, дистанция тридцать». Сторожевичок небольшой, тонн на шестьсот — семьсот. Ну, погрузились, конечно, и пошли в атаку. Стрелять пришлось кормовыми. Пришли в точку залпа — до сторожевика рукой подать, кабельтовых пять, не больше. Тут и слепой попадет. Влепили ему в борт обе торпеды, он сразу и затонул. Вот и все.

И ничего о себе, о том, что он чувствовал, что переживал в течение долгой полминуты после залпа, гадая, раздастся или не раздастся взрыв торпед.

Горький осадок, который оставила у меня история с Малышевым, смягчался тем, что «Щ-422» обрела настоящего боевого командира. Радовался я и за Федора Алексеевича: любовь к морю, к подводной службе и к тяжелому командирскому труду у него не показная, а самая что ни на есть искренняя. В этом — весь Видяев. И он занял свое, по праву принадлежащее ему место.

— Заканчивали мы зарядку аккумуляторов, — рассказывал Николай Злоказов. — Я находился в первом отсеке у торпедных аппаратов. Переборочная дверь во второй отсек, как всегда в боевом походе, была закрыта на клиновой запор. Вдруг раздался глухой, но сильный взрыв. Лодку тряхнуло. Меня отбросило к торпедным аппаратам, я ударился о них. Свет погас. Отсек стал наполняться дымом.

Сквозь дым я увидел через приоткрывшуюся дверь голубоватого цвета пламя во втором отсеке. Оттуда слышались стоны людей. Потом они прекратились. Я стал кричать. Но никто мне не ответил. Тогда я бросился к двери — раздумывать больше было некогда.