Дмитрий Хмельницкий - Откровения Виктора Суворова — 3-е издание, дополненное и исправленное

Руководство ГРУ никогда не заявляло о каких-то отклонениях в моем поведении. Ничего подобного не было замечено ни за долгий период, когда меня тайно изучали и проверяли, ни во время службы в разведке военного округа, такое не вскрылось ни за три года академии и четыре года работы за рубежом. И даже ни через 5, ни через 10, ни через 15 лет после моего ухода ничего подобного руководством ГРУ и КГБ не было обнаружено.

А вот через 25 лет господин Кадетов встрепенулся. Он вдруг обнаружил аномалии в моей сексуальной ориентации. Мне бы хотелось услышать объяснения господина Кадетова о мотивах его гробового молчания тогда и безудержной болтливости сейчас.

В заключение про удавившегося с горя деда.

Перед тем как такое откровение распространять по миру, руководителям издательства ACT следовало поинтересоваться у гражданина Кадетова о том, откуда ему это стало известно. Он там был? Ему кто-то рассказал?

В архивах ГРУ и КГБ — все сведения обо мне, обо всех моих родственниках, сослуживцах, друзьях, знакомых, соседях и пр. и пр. Ни о какой записке никто ни в ГРУ, ни в КГБ, ни в Прокуратуре, ни в Военной коллегии Верховного суда никогда не упоминал. Хотя для этих структур было бы весьма выгодно объявить: вот даже и дед проклял!

Но не вспомнил никто ни про какую записку, ни про какие проклятия.

Об этом известно только гражданину Кадетову.

Из секретного документа, который доступен одному только Кадетову, но никому больше? А почему он секретный? Что в той записке могло быть секретным? И что это за секретный документ, который гражданин Кадетов запросто цитирует? Маршал Ахромеев покончил жизнь самоубийством, никто его предсмертную записку не секретил. Неужели отставной колхозный кузнец важнее маршала?

Удивительно, но гражданин Кадетов, вникнув в такие подробности, не удосужился даже узнать, как же по отчеству звали деда моего Василия. Эта неряшливость в сочинении небылиц ему свойственна.

Дед мой, Василий Андреевич Резунов, прожил долгую и очень трудную жизнь (14 января 1892 г. — 5 февраля 1978 г.). Его призвали под знамена в 1911 году. В Первой мировой войне воевал с первого дня. Рядовым в пехоте. В траншеях. Во время Брусиловского прорыва в июле 1916 года был тяжело ранен и попал в австрийский плен. После плена вернулся домой в Екатеринославскую губернию, которую вместе со всей Украиной, Крымом, Прибалтикой и пр. и пр. некто Ленин сдал германскому кайзеру. Ленинская измена Родине пришлась моему деду весьма не по душе. С того момента Василий Резунов стал Резуном. Дед прошел через Гражданскую войну. Красный террор испытал на своей шкуре — был бит комиссарскими шомполами. Потом голод 1921–1922 годов, первая попытка коллективизации под именем коммуни-зации, после чего — настоящая коллективизация и жуткий организованный комиссарами голод, когда на соседнем хуторе Садовом обезумевшая женщина зарезала и сожрала свою малолетнюю дочку, а рядом, в селе Соленом, под охраной головорезов из ГПУ гнил под дождем отобранный у народа, ссыпанный на землю хлеб и ревели согнанные со всей округи коровы, которых никто не кормил, не поил и не доил. Которые так все там и передохли. Во Второй мировой войне два старших сына моего деда, Иван и Богдан, офицерами воевали на фронте, а его самого с третьим сыном Александром немцы угнали на шахты в Силезию. Там Александр и погиб. Дед вернулся домой и до 66 лет вкалывал кузнецом в колхозе им. Шевченко Солонянского района Днепропетровской области. В старости его сразил тяжелейший недуг. У деда дрожали руки. Уже в 70 лет он не мог держать ни ложку, ни кружку. Кружку перед ним ставили на стол, он к ней наклонялся трясущейся головой. Это его угнетало. И очень сильно. А кормить себя другим не позволял. С годами недуг набирал силу. Дед оставил после себя большое потомство. Внуки живы. Внуки деда помнят. И каждый подтвердит: уже в 75 лет он ничего написать не мог. Тем более — в 86.

Распространяемые издательством ACT сведения, про записку, которую дед просто физически написать не мог, — это мерзость и высшая степень подлости.

Но если бы и была у него возможность написать, то уж он бы такое не написал. Дед помнил то время, когда он еще пацаном в «царской России», работая подручным кузнеца, мог заработать достаточно денег, чтобы можно было уважать и себя, и свой труд. Он помнил время, когда гражданин России имел право иметь оружие. И никто никого не стрелял. Даже и по пьяни. Потом пришли оккупанты-комиссары, и первое, с чего они начинали, — с запрета иметь оружие, что со времен глубочайшей древности было символом рабства.

Кстати, гитлеровцы вели себя точно так же.

В колхозе дед был крепостным рабом. Он не имел права иметь паспорт Союза Советских Социалистических Республик. Большинство населения СССР в 30, 40, 50-е годы жило в селах и деревнях, вкалывало в колхозах, в которые комиссары загнали людей расстрелами и голодом. Так вот: большинство населения великой страны гражданами этой страны не являлось. Деду моему, как и сотням миллионов других людей, паспорт (внутренний паспорт, не заграничный!) иметь не полагалось. Отпахав 27 лет кузнецом в колхозе, он заработал пенсию размером 8 рублей 25 копеек в месяц. Бутылка самой дешевой водки стоила 2 рубля 87 копеек. А килограмм мерзкой колбасы из макулатуры и крахмала — 2 рубля 20 копеек.

Власть, которая довела великую страну до того, что она покупала хлеб в Америке, дед считал преступной и бандитской. Об этом тем внукам, которым доверял, дед говорил открыто и прямо. Об этом сохранилось и свидетельство моего отца, которое прозвучало в фильме Синельникова. Перед войной юный Богдан Резун прибежал радостный домой — в комсомол приняли! Дед помолчал. А потом коротко выразился о власти: там, по верхам, — бандюки, а тут, по низам, — шпана.

И вот теперь гражданин Кадетов сообщает миру, что дед мой был настолько глуп, что полюбил ту власть, которая его, вольного человека, сделала рабом. Уж так он любил власть, которая истребила в великой стране десятки миллионов людей, в том числе — дворянство, купечество, офицерство, интеллигенцию, казачество, духовенство, а затем — и крестьянство. Уж так ему все руководство нравилось от председателя колхоза им. Шевченко по фамилии Загубигорилка до товарищей Андропова и Брежнева, что простить своему внуку измены этим негодяям дед никак не мог. Так уж он полюбил колхозное рабство, что удавился с горя, узнав об измене внука рабовладельческому строю.

Чтобы было ясно, какие у меня были отношения с моим дедом Василием, доложу вам, что внуков у него много, но на большом семейном совете через много лет после его смерти было решено все его документы передать на хранение не кому-нибудь, а мне. Именно у меня хранится все, что от него осталось, включая письмо из плена с датой «октябрь 1917» и подписью — Василий Резунов.