Вокруг Света - Журнал Вокруг Света №4  за 1997 год

— Если занимаешься сервисом, самая лучшая реклама для твоей фирмы — то, что люди передают друг другу из уст в уста. Хочу, чтоб каждый, кто проехал в моем караване, уходил с хорошим настроением.

—Тогда Хабиб вряд ли хороший помощник...

Рашед усмехнулся:

— Как бы вам это объяснить... Мы, тунисцы, вообще такие — не любим конфликтов, не любим огорчать людей, вот как-то нечаянно порой и скажешь неправду. Так и быть, секрет вам открою: в Тунисе, о чем бы вы человека ни попросили, вам никогда не откажут, хотя далеко не всегда имеют не то что желание, а возможность выполнить вашу просьбу, поэтому и выполнят ее процентов примерно на... — Рашед наклонил голову, лукаво глянул исподлобья и добавил: — Да не все ли равно? Разве в процентах дело? Главное ведь, что не откажут. А там уж все зависит от вашего умения понять человека. Так что не сердитесь на Хабиба. Тем более, что если бы он немножко не приукрасил то, что есть на самом деле, это наше чудесное неожиданное знакомство не состоялось бы.

Что верно то верно. Хоть и не слышал никогда Рашед любимого в России афоризма «Восток — дело тонкое», а его-то как раз нам и растолковал доходчиво.

Алия принесла чай — о, это был тот самый волшебный напиток, о котором мы много слышали, но не смогли найти ни в одном кафе или баре: густой, черный, с листьями мяты и еще какими-то пряностями, очень пахучий и оттого, наверное, по-особому жаркий: уже после первого глотка невольно широко раскрываешь глаза от неожиданного прилива бодрости. Хорошо еще, что стаканчики с чаем — маленькие...

— Что такое семья для вас? — задали мы вопрос.

— Посмотрите на меня, и вы все поймете. Сам я уже не мальчик, — со смехом сказал Рашед, погладив себя по солидному животу, — а дети еще маленькие, и это типично. Женятся в Тунисе мужчины только тогда, когда уже имеют дом или хорошую квартиру, могут обеспечить семью, помочь родителям.

А уж как они любят своих детей, добавлю от себя, — это надо видеть. В тунисской семье отец традиционно ласкает детей больше, чем мать, он снисходительнее, он НИКОГДА их не отчитывает. У каждого мужчины на его рабочем месте — будь это стол в офисе или кабина грузовика — стоят или висят фотографии детей, и это делается вовсе не напоказ, просто у людей есть такая необходимость, вот и все. И у Рашеда в доме рядом с мудрым изречением «Если ты сделал что-то хорошее, сделай это еще раз», увековеченным на керамической плитке, висят большие портреты Фатум, Сонии, Имена.

— А как женятся в Тунисе? — спросили мы.

— Эх, не чересчур ли много я вам сегодня секретов открыл? А ладно, открою еще один, — заговорщическим тоном произносит Рашед и переходит на почти шепот: —сначала влюбляются... Слышали про такой тунисский обычай?

Мы дружно, всей компанией, включая дочерей Рашеда, поддерживаем эту веселую игру:

— Потом назначают свидания!

— Дарят подарки!

— Поют!

— Танцуют!

—Объясняются в любви!

— Крадут невесту!

— Стоп! — понизив голос до густого баса, прерывает женский гомон Рашед. — Не крадут — мы же цивилизованные люди — а знакомятся с родителями, потом знакомят родителей между собой. С того дня, как мужчина стал официальным женихом, невеста переходит на его полное иждивение.

— То есть переезжает к нему?

— Ни в коем случае. Живет у родителей. Да и во время свадьбы дожидается суженого в своем родном доме. А жених празднует свое вступление в брак с друзьями в кафе или ресторане. Потом едет к невесте, друзья остаются где-нибудь поблизости от ее дома, с ружьями наготове.

— А ружья-то зачем?

— Для салюта. Когда через некоторое время тетушки и другие пожилые родственницы извещают все округу о том, что брак состоялся, друзья начинают палить в воздух. Но так бывает у людей не очень богатых. У тех, кто имеет много денег, большое влияние, — свои обычаи: шикарные наряды, банкеты, все на европейский или американский лад, но я этого не знаю...

Вот те на, а мы-то думали, что Рашед — богатый человек, оказалось, по тунисским меркам, еще нет.

Подошла Сония, младшая дочка, обняла отца за шею сзади, и он погладил ее по руке.

— А кем дочки-то будут, Рашед?

— А кем захотят, пока еще в школе учатся. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы в медицину пошли, — уважаемая профессия, и самостоятельными будут.

— А что, разве покорность воле мужа — уже не главная добродетель мусульманской женщины?

— Смешные вы, европейцы! У вас всегда стереотип на первом плане. А на самом деле в нашей стране все гораздо сложнее, неужели не видите? Одна женщина ходит закутанная по самые глаза, а другая разъезжает за рулем собственного автомобиля. Многоженство запретили в 1957 году, через год после того, как Тунис перестал быть французской колонией, а потом пошло: и то, оказывается, можно, и это. Наши женщины за какие-то сорок лет так изменились, что теперь ни в чем европейским не уступят, во всяком случае молодые.

С гордостью было сказано это — знай, мол, наших. Ох, наверняка веселый хозяин дома опять про честь бурнуса вспомнил, да и забавно ведь, наверное, поморочить голову европейским женщинам.

— Но неужели мужчины не протестуют против разрушения привычного порядка вещей?

— А кто вам сказал, что он меняется?

— Как? Но вы же сами...

— Это все внешнее, внешнее — и только. Женщина по-прежнему покоряется мужчине во всем, а он принимает все перемены как волю Аллаха.

Да... Вопрос явно требовал более глубокого изучения. Еще сто лет назад русский путешественник Петр Чихачев после своего путешествия по Тунису (именно по Тунису, хотя бывал и в других странах Магриба) сделал такое заключение: «Я мог бы привести тысячи примеров религиозной терпимости, или, вернее, мягкости».

Однако пора было и честь знать. Прощание, фотографии на память, обмен поцелуями, адресами. Кстати, одна немаловажная деталь: телефона в доме Рашеда нет, то есть он не мог предупредить свою семью о нашем появлении, и все было действительно чистой импровизацией.

Фаэтон берет курс на... не могу сказать на что, потому что Рашед решает доставить нас в отель кратчайшим путем, не по дороге, а прямо через сахель — сухую степь, по-нашему. Небо заволокло тучами. Ни луны, ни звезд. Еле-еле просматриваются агавы и порой они кажутся силуэтами придорожных разбойников с этакими палицами в занесенных над нашими головами руках. Колеса «кареты» едут по твердой, как будто утоптанной земле, в которую вбиты небольшие камни. Самые мелкие из них иногда шрапнелью выбиваются из-под колес. Но теперь мы уже ничего не пугаемся, только смеемся над собственными страхами. А лошадки Рашеда путь знают, он погоняет их по-арабски, потом вдруг спрашивает: