Иван Черевичный - В небе Антарктиды

Перелистывая страницы своего дневника, я вспоминаю суровый, очень суровый край — Антарктиду, где мне и моим товарищам довелось работать. Дружба, взаимная выручка и большой опыт, накопленный в результате многолетней работы в Арктике, помогли нам преодолеть массу трудностей и прочно обосноваться на берегах этого угрюмого, холодного, вечно белого континента.

Ученые многих стран ведут в Антарктиде исследования, которые дают ключи к решению многих загадок природы. Немало труда в изучение шестого материка вложили и советские полярные летчики. Это они помогли стереть на карте Антарктиды многие белые пятна.

Сейчас, вспоминая о работе авиации на шестом континенте, я мысленно опять веду самолет над безбрежной белесой равниной, а под крылом самолета проплывает только лед, один лед с перистой рябью застругов.

* * *

Последний большой порт, расположенный у мыса Доброй Надежды, куда зашел дизель-электроход «Обь» перед завершающим переходом к берегам Антарктиды, был Кейптаун. Здесь мы пополнили запасы горючего и пресной воды, взяли свежие овощи и фрукты; они нам будут нужны на шестом материке.

Пребывание в Кейптауне было столь кратковременным, что мы не смогли ознакомиться с достопримечательностями этого города. Единственное, что нам удалось сделать, — это походить по земле и почувствовать под ногами твердую почву.

И снова перед глазами необозримая водная гладь. Океан то спокоен и ласков под лучами солнца, то гневно обрушивает на наше судно могучие волны.

... Много дней прошло, как мы покинули Калининград, но у всех еще живы воспоминания о минутах прощания с Родиной. Стояли последние дни осени. Погода была на редкость ясной и тихой. Золотистые листья бесшумно падали с вековых деревьев и, медленно кружась в воздухе, засыпали тротуары и мостовые приморского города. В небе повисли редкие кучевые облака, похожие на раскрытые парашюты.

У причала, от которого должен был отойти дизель-электроход «Обь», собрались сотни празднично одетых кали­нинградцев. Все они пришли пожелать счастливого плавания тем, кто впервые уходил к далеким берегам вечно белого континента.

Быстро летит время. Уже дана команда уходящим в рейс подняться на судно. Началась прощальная суматоха — объятия, поцелуи, рукопожатия. Молодой широкоплечий моряк, прижав к груди большой букет цветов, твердил своей подруге:

— Я вернусь к тебе, Верочка. Сберегу все лепестки этих роз. Твои цветы будут всегда напоминать...

Говорил он громко, не замечая никого вокруг. Какая-то пожилая женщина неожиданно перебила его:

— Возьми и от меня на память вот это, в дороге приго­дится. Вязала для сына, но вы отправляетесь туда первыми, — и протянула моряку шерстяные носки. Моряк растерялся, начал отказываться, благодарить.

— Возьми, Борис, — тихо сказала девушка.

Когда моряк поднялся на палубу, низенькая седая женщина и стройная девушка стояли на пирсе рядом, будто родные, и махали платками. Девушка поднесла ко рту сложенные рупором ладони и крикнула:

— Береги себя! Буду ждать!

Ее слова потонули в общем хоре напутственных пожела­ний.

Мощные репродукторы разнесли по каютам и палубам команду. «Провожающих просят покинуть корабль!». Одними из последних сходили то трапу высокий мужчина и мальчуган.

— Вот это судно! — восхищался мальчик. — Правда, дедушка, оно очень большое?

— Большому кораблю — большое плавание, — ответил тот. — Он пойдет по морям и океанам и остановится на краю земли, где не ступала нога человека и не летали птицы.

— И даже орлы?

— Не знаю, внучек. Людям мало известно о тех мес­тах. В книгах о них пишут мало, а в сказках не рассказы­вают. Вот вернется твой папа, и тогда узнаем, что там есть, на этой далекой земле.

Поднят трап, и судно медленно отваливает от причала. Множество рук взметнулось над толпой, в воздухе замелькали платки, косынки, цветы. Рейд огласился прощальными гудками кораблей. С берега доносилось:

— Счастливого плавания!... Доброго пути!... Желаем успеха!... Ждём вас с победой!

... Потекли размеренные морские будни. Распорядок дня у нас строгий. После подъема — напряженная работа: подготавливаем технику, чтобы по прибытии в Антарктиду можно было сразу приступить к сборке самолетов.

Однажды за утренним завтраком в кают-компании кто-то из команды сообщил, что мы вошли в сороковые «ревущие» широты. В иллюминатор была видна все та же спокойная водная гладь, и в первый момент я даже почувствовал разочарование. Где же штормы, которыми так славятся эти места? Ко мне подошел наш капитан Иван Александрович Ман. Мы с ним знакомы давно, еще много лет назад судьба свела нас в Арктике.

— Что, Иван Иванович, не веришь, что идем ревущими широтами?

— Да, признаться, не думал, что Нептун будет так расположен к нам.

— Все еще впереди, погода в этом районе капризная, за сороковыми широтами идут пятидесятые неистовые и вот там может так прихватить, что запомнишь на всю жизнь.

— Болтанка в самолете бывает посильнее, чем морская качка, Иван Александрович.

— Согласен. Особенно мне запомнилась воздушная дорога из Москвы до Архангельска — сплошные кочки. И все же эти три-четыре часа выдержать можно. Но если тебя прихватил шторм, то двумя-тремя часами не отделаешься, болтать будет столько, сколько заблагорассудится матушке — природе.

— Ну что ж, посмотрим, — ответил я, глядя на нос судна, который спокойно резал морскую поверхность.

Шли дни. Наши океанологи и гидрографы были в этой части океана, и кое-кто из них еще при выходе в рейс заранее сокрушался, что шторм помешает вести в море необходимые наблюдения. Но позади остались и сороковые, и пятидесятые широты, а увидеть и испытать силу ураганных штормов нам так и не пришлось.

Чувствовалось приближение Антарктиды: ненастнее стала погода, на поверхности воды появился лед.

4 января «Обь», форсировав несколько ледовых перемычек, следовала морем Дейвиса. Приближение неизвестной нам земли заставило всех покинуть каюты и уютные салоны корабля и выйти на палубу. Мне очень хотелось посмотреть лед в море Дейвиса. Ведь нам теперь придется иметь дело с южнополярными льдами; по рассказам ученых, побывавших в Антарктике с китобойной флотилией «Слава», они отличаются от арктических льдов. Я прошел на нос корабля, где лучше можно было определить на глаз толщину и крепость льда, который резал форштевень «Оби». Сгустившийся туман заставил судно идти самым малым ходом.

Вдруг стена тумана как бы оборвалась, и я был поражен открывшейся картиной: корму судна скрывал туман, а нос был ярко освещен солнцем. Два исполинских айсберга светились под лучами солнца нежно-голубым цветом; казалось, мы находимся в сказочной стране лунного камня. Искрился лед, и глаза не могли сразу приспособиться к яркому освещению. Рядом со мной стоял штурман нашего лётного отряда Дмитрий Николаевич Морозов. Некоторое время мы молчали, потрясенные необыкновенным зре­лищем. Наконец, я не выдержал: