Роман Белоусов - Частная жизнь знаменитостей

Среди других его возлюбленных — маркиза де Кастри, Зюльма Карро, герцогиня д'Абрантес, графиня Гидобони-Висконти и графиня Эвелина Ганская, которая, овдовев, стала его женой после более чем семнадцатилетних отношений и переписки с ним. Венчание состоялось 14 марта 1850 года в семь часов утра в Бердичевском костеле Св. Варвары. На церемонии, которую совершил аббат Озаровский, присутствовали дочь Эвелины графиня Анна Мнишек и ее муж Георг. Пятидесятилетняя невеста страдала от подагры, а жених задыхался от кашля. После совершения обряда молодожены вернулись в имение графини Верховню — наступила, как скажет Бальзак, «счастливая развязка великой и прекрасной драмы сердца». Увы, полностью драма завершится через пять месяцев, и отнюдь не счастливо. Бальзак умер в пятьдесят один год 18 августа 1850 года, отпуская шутки под самым носом у смерти.

Когда Бальзак работал, обычно в теплом кашемировом халате и старых марокканских туфлях — бабушах — из крокодиловой кожи, он походил на монаха или алхимика, колдующего над ретортами. Только вместо пробирок и колб перед ним на рабочем столе, рядом с чернильницей, громоздилась знаменитая спиртовая кофейница. И неизвестно, чего больше истратил этот Геркулес, создавая свои шедевры, — чернил или кофе. Утверждали даже, что Бальзак творил лишь благодаря кофе. Каждую его строчку сопровождал глоток благоухающего черного стимулирующего напитка. Кофейница была из фаянса в виде большого стакана с белой подставкой — спиртовкой. На ней голубого цвета анаграмма «О. Б.». Сверху спиртовки небольшой пузатый чайник. «Кофе проникает в ваш желудок, и организм ваш тотчас же оживает, мысли приходят в движение… встают образы, бумага покрывается чернилами…» Потоки чернил смешивались с потоками кофе, превращались в животворный бальзам, благодаря которому оживали персонажи «Человеческой комедии». Но эта же смесь погубит самого творца. Для него она окажется смертельным эликсиром. Ведь с помощью кофе Бальзак, «невольник пера и чернил», преодолевал потребность в сне и тем самым удлинял рабочий день. Вернее сказать, сутки, так как трудился словно одержимый по двенадцать — пятнадцать часов, главным образом ночами. Неопровержимое свидетельство огромного количества поглощенного им кофе — это листки его рукописей, сплошь покрытые бледно-коричневыми кружками от кофейных чашек — следами медленного яда.

И еще один немой свидетель трудов писателя сохранился до наших дней. Это стол — безгласное четвероногое существо, которое он таскал за собой из одной квартиры в другую, спасал от аукционов и катастроф, вынося на себе, как солдат своего побратима из пламени битвы. Стол этот, единственный, как скажет Стефан Цвейг, наперсник его глубочайшего счастья, его горчайшей муки, немой свидетель подлинной его жизни. «Он видел мою нищету, — писал Бальзак, — он знает обо всех моих планах, он прислушивался к моим помыслам, моя рука почти насиловала его, когда я писал на нем».

На этом же столе лежали книги по оккультизму, труды Сведенборга, которым Бальзак увлекался, стояла античная статуэтка (он был заядлым собирателем древностей) и находился томик его любимого Вальтера Скотта — он вообще был англоманом.

Любовь Бальзака к роскоши и богатству прорвалась в то утро, когда он стал знаменитым. Теперь он больше не должен был экономить на свечах. Теперь он — Бальзак — всемирно известный писатель. Вот когда он удовлетворит свою давнюю, казалось, безнадежную страсть, которую назовут «трагикомической аристократоманией». К имени, которое носил его дед-крестьянин, Бальзак самовластно прибавит дворянскую частицу «де». На столовом серебре и на дверцах кареты появится герб, как бы удостоверяющий его аристократическое происхождение. А вслед за этим Бальзак поменяет весь стиль своей жизни — от внутреннего убранства нового дома до собственного внешнего вида. Словно из-под земли появляются умопомрачительные дорогие наряды: фраки, жилеты, башмаки. Специально заказываются к голубому фраку золотые чеканные пуговицы. В семьсот франков обходится трость, скорее похожая на палицу. Экстравагантность в туалете, говорил, улыбаясь, Бальзак, принесет ему большую известность, чем его романы. И в самом деле, и пуговицы, и трость стали предметом всеобщего обсуждения.

О пуговицах литого золота, с легкой руки репортеров бульварных газет, шла молва: будто бы во время поездки писателя в Россию, когда он оказался однажды в сильно натопленной избе, все эти пуговицы, расплавившись, попадали на паркет, немало озадачив их владельца. А сколько слухов ходило о бальзаковской трости, усеянной бирюзой, с резьбой по золоту. Одни говорили, например, что в ее набалдашнике скрыто изображение возлюбленной дамы Бальзака в костюме Евы. Другие недоумевали, почему он не выпускает ее из рук даже в театре? Из щегольства, по капризу или из-за какой-либо необходимости? Может быть, внутри трости — зонтик. Но, скорее всего, в ней скрыт кинжал, а возможно, и шпага.

Какую же тайну все-таки скрывала неизменная спутница этого толстого модника?

На этот занимавший всех вопрос попыталась ответить французская писательница Дельфина Жирарден. Трость Бальзака вдохновила ее на создание целого романа. Она так и назвала его «Трость Бальзака».

Современники Бальзака поражались тому, откуда он мог знать и с такой правдой изображать характеры своих героев, их, казалось бы, самые интимные, скрытые от посторонних глаз привычки, манеру поведения, быт. Казалось, что романист является невидимым очевидцем их жизни, что он обладает, может быть, сверхъестественной способностью подсматривать и подслушивать, оставаясь незамеченным. Поговаривали, что Бальзак, переодетый в грязные лохмотья, нередко бродил по Парижу, открывая его мистерии.

Нет, дело не в переодевании. Бальзак, сообщала в своем романе Жирарден, может, когда захочет, становиться невидимым. И чудесной этой силой он обязан своей трости. Стоит лишь взять ее в левую руку, как превращаешься в невидимку. Ну не чудо ли эта трость! Теперь понятно, откуда у Бальзака такое познание жизни и характеров. С помощью волшебной трости он свободно может проникнуть и в кабинет министра, и в будуар светской красавицы. Остается только, будучи незамеченным, наблюдать и изучать нравы. «Теперь нетрудно понять, откуда его талант», — рассуждает Танкред, герой романа Дельфины Жирарден. Он обладает одним достоинством — искусством пользоваться своей тростью…

История эта, описанная на страницах ныне давно уже забытого романа, конечно, далека от реальности. Но вполне возможно, что кое-кто и принимал тогда за чистую монету рассказ о тайне трости, принадлежавшей знаменитому романисту.