Роман Белоусов - Частная жизнь знаменитостей

В Круассе за это время ничего не изменилось. Так же замкнуто текла жизнь обитателей дома. Старый садовник молча поливал цветы в саду. Кроме почтальона, редко кто посещал семейство Флоберов. Только Луи Буйле, старый друг; регулярно приезжал по субботам. Зато все увидели, что хозяин, вернувшись, сильно изменился. Лицо осунулось и сделалось кирпичным от загара, а брови стали рыжими, как у бывалого матроса. Он заметно полысел («где ты, обильная шевелюра моих восемнадцати лет, ниспадавшая на плечи…»). Возможно, от втирания в голову ртути — так в то время лечили сифилис, который Флобер подхватил в 1850 году. Он вообще ужасно страдал от ртутного отравления. У него был ожог правой руки, полученный в молодости и оставивший заметный след. Были и припадки эпилепсии. Но ничто так не угнетало его и не наносило моральную травму, как это ужасное заболевание. Оно же послужит в какой-то мере и причиной его смерти. Как последствие сифилиса у него произойдет внезапное обострение геморроя, лицо почернеет, и он потеряет сознание в десять часов тридцать минут утра 8 мая 1880 года. На следующий день наступит смерть.

Флобер никогда не был женат. Но и монахом его не назовешь. В молодости он пережил несколько сильных увлечений. Пылал юношеской неразделенной страстью к Элизе Шлезингер, жене музыкального издателя, в доме которого бывал. О своей безответной любви он расскажет в «Записках безумца». В этой же повести он, верный своему тогдашнему принципу писать о том, что лично пережил, вывел и другую свою знакомую тех лет, Гертруду Колльер — дочь британского атташе в Париже. И еще одна женщина, некая Эллали Фуко, оставит след в памяти молодого Флобера. Он встретил ее в Марселе, у них была недолгая связь. В романе «Ноябрь» госпожа Фуко предстанет в образе куртизанки, воспылавшей страстью к юному поэту и мечтателю.

Настоящая любовь настигла его в двадцать пять лет и продолжалась почти девять лет. Поэтесса Луиза Коле, богиня романтиков, как ее называли, крупная, белокурая южанка, была на тринадцать лет старше Флобера. Она и стала первой и, видимо, единственной любовью писателя. О том, что это была настоящая страсть, свидетельствуют его 275 писем к ней.

На протяжении всех лет, пока длились их отношения, Флобер буквально засыпает свою возлюбленную пылкими посланиями. Но это не только интимные признания. Щедро делится он в них своими эстетическими взглядами, размышляет, излагает творческие принципы. Их любовь, вначале подлинно возвышенная (во всяком случае, с его стороны), была озарена взаимными художественными интересами, сомыслием, согрета общим духовным климатом. Он учил свою возлюбленную, что кроме ночей существуют и дни. «И делают дни прекрасными излияния духа, общность идей, мечты о желанном». Понимала ли она его? Сознавала ли, что совместная жизнь не только в проявлении нежности? Казалось, да. Во всяком случае, испытывала удовлетворение оттого, что Флобер не похож на Других мужчин, и гордилась своей победой. Ее тщеславие требовало, чтобы все знали имя ее возлюбленного, самолюбие жаждало слов любви, восхвалений.

Встречаться им доводилось, прямо скажем, не часто.

Она жила в Париже, он — в Круассе. Их разделяло расстояние в несколько десятков километров. Иногда на две-три недели он приезжал в столицу. В Круассе Луиза не должна была появляться, пока жива его мать. Так решил Флобер, и ничто не могло заставить его отменить этот запрет. (Вдова доктора Клеофаса Флобера скончалась через пятнадцать лет после того, как писатель расстался с Луизой Коле.)

Что касается Луизы, то она не задумывалась, что будет потом, жила настоящим: «Один год, два, десять лет, какое мне дело? Все, что мы измеряем, проходит, у всего есть конец». Она торопилась, опасаясь, что ее могут забыть. Он успокаивал ее: «Ты знаешь, что такую, как ты, не покидают, слишком трогающая и глубокая у тебя натура». И, утешая, уверял, что он не из тех, в ком обладание убивает любовь, напротив, оно воспламеняет его.

Чаще всего они виделись в Манте — на полпути между Парижем и Руаном. Их так и называли — «любовники из Манта». Но и сами они посвятили городку, дававшему им приют, теплые слова признательности. «Там долгим поцелуем, за которым следовали бесчисленные другие, мы начали наш любовный праздник», — писала Луиза. Ничего иного, кроме праздника чувств, она не помнила. И в знак благодарности посылала Флоберу стихи о маленьком прелестном городке в долине Сены.

«Бедный Мант, как я его люблю», — восклицал, в свою очередь, Флобер.

Они бродили по его улочкам. Любовались фонтаном, украшенным скульптурами и арабесками. Навстречу осенний ветер гнал желтеющие листья. Шел дождь. И они спешили в укрытие — гостиницу «Отель де виль».

Незаметно бежали часы. Лишь удары колокола возвращали их на землю, напоминая о времени. Луиза даже описала его в стихах, этого возвестителя расставания, — прекрасный церковный колокол с ажурными, как кружево, рисунками.

Иногда Луиза забавлялась тем, что заполняла блокнот Гюстава стихами, созданными из его слов о ней самой.

…я горжусь тобой,

Твоими розовыми губами и белокурыми локонами ангела…

Гордость преображает меня, и в странном сне,

Сжимая тебя в объятиях, я воображаю себя

великим королем.

Он действительно был королем, но королем литературы, как сказал о нем один современный автор, а она не кем иным, как фавориткой, которая хотела всем поведать о том, как они любили друг друга.

Просыпаясь утром в Круассе после недавнего свидания, он вновь мечтал о Луизе. И его охватывало отчаяние оттого, что он не скоро теперь увидит свою Музу. В жертву работе он приносил свою любовь. Она же, не желая ничего знать, требовала более частых свиданий, жаловалась, что он не любит ее, не думает о ней, совсем забросил. Называла его монстром, чудовищной личностью. Луиза возмущалась и готова была ревновать даже к той, которая всегда рядом с ним и которой он уделял все свое внимание, а ей дарил объедки со стола своих утех с этой ненавистной Бовари, о которой пишет роман. Луизе не терпелось, чтобы он поскорее закончил эту книгу о женщине, незримой тенью, как ей казалось, вставшей между ними.

В Манте при очередном свидании она выговаривала: «Долгое ожидание убило радость встречи». Чувствуя, что теряет ее, Флобер умоляет: «О, моя дорогая, печальная любовь, не покидай меня!» Но невольно снова заводит речь о самом для него главном: «Когда мы с тобой увидимся, я уже далеко шагну вперед — любовь достигнет апогея, сюжет развернется окончательно, и участь книги будет решена».