Светлана Герасимова - Ржевская бойня

Как уже говорилось выше, 23 августа – день зримых успехов – считается отечественной историографией днем завершения Ржевско-Сычевской операции (схема 23 показывает результаты, достигнутые к этому дню). С полной ответственностью утверждаем, что в материалах фронтов и армий, кроме 5-й, приказов о переходе к обороне в это время нет. Армии, которые участвовали в операции, датируют ее августом – сентябрем 1942 г. С 25 августа к обороне перешли лишь наступавшие соединения и части 5-й армии, хотя она и потом вела частные наступательные операции. Утверждение, что после 23 августа «противостоящие стороны активных боевых действий не вели», не соответствует действительности. Наступление продолжалось с не меньшей, чем до 23 августа, силой. До середины сентября западнее Зубцова, а вокруг Ржева до начала октября продолжались жесточайшие бои при активных наступательных действиях советских войск. Немецкие источники окончание летнего сражения за Ржев относят к середине октября.

В журнале боевых действий Калининского фронта за 23 августа 1942 г. записано: «Командарм 30 решил перейти в наступление… с задачей во взаимодействии с 29 армией уничтожить Ржевскую группировку противника и овладеть Ржев». После некоторой перегруппировки в 5.30 утра 24 августа после артиллерийской подготовки и удара с воздуха возобновили наступление севернее и восточнее Ржева части 30-й, а южнее – части 29-й армий. Генерал Х. Гроссман, командир 6-й пехотной дивизии, в те дни оборонявшей Ржев, писал: «В то время как на юге Восточный фронт достиг Кавказа и на Эльбрусе развевался германский военный флаг, у Ржева 24 августа было днем большого сражения».

Дороги размыло. Продовольствие на передовую доставляется на лошадях. Район Погорелого Городища. 10 августа 1942 г.

Советские бойцы в освобожденном п. Карманово. Западный фронт, август 1942 г.

Б. С. Горбачевский шел в этот день в атаку на Ржев в частях 215-й стрелковой дивизии 30-й армии. Описание боя, которое он сделал, позволяет понять, почему в памяти советских солдат бои под Ржевом остались «ржевской мясорубкой»: «Атакуем в лоб, эшелонами, рота продвигается не в первой цепи – перед нами, за нами спешат другие; кому удается, стараются следовать за танками – все-таки защита… До высоты осталось метров триста, мы уже одолели больше половины пути!.. И тут подают голос немецкие траншеи. Усиливающийся с каждой минутой губительный огонь враз оглушает всех атакующих пулеметным шквалом. Вслед за пулеметами хрипло затявкали минометы. Загрохотала артиллерия. Высоко взметнулись огромные фонтаны земли с живыми и мертвыми. Тысячи осколков, как ядовитые скорпионы, впиваются в людей, рвут тела и землю. Как же так?! Выходит, наши артиллеристы не разведали расположение огневых точек… Ничего! Танки идут впереди… они сейчас все поправят, вот-вот подберутся к немецким траншеям… станут утюжить окопы…

Внезапно со стороны Ржева над полем появились бомбардировщики. Уверенно и нахально они принялись за танки. Один танк… другой… третий… – от прямых попаданий машины вспыхивали, превращаясь в огромные черно-багровые костры; но оставшиеся, быстро рассредоточившись, продолжают двигаться к цели. Бомбардировщики летят звеньями. Головной, включив сирену, легко входит в пике и, сбросив бомбу на цель, взмывает вверх. За ним, по цепочке, пикирует второй, третий, четвертый… десятый… Кровавое пиршество стервятников, происходящее на глазах рвущихся вперед солдат, вносит смятение – где же наши истребители, почему не прилетели защищать танкистов, пехоту?.. Пехота так же, несмотря на плотный пулеметный огонь с фронта и флангов, продолжает наступление, наши цепи приближаются к первой линии окопов противника. Однако добраться до нее с ходу не удается, и бойцы, залегая за кусты, бугорки… ведут прицельный огонь…

Жители освобожденной деревни встречают освободителей. Лето 1942 г.

– Вперед! Вперед! – кричат оставшиеся в живых командиры и замертво валятся со своими бойцами. Люди механически двигаются вперед, и многие гибнут – но мы уже не принадлежим себе, нас всех захватила непонятная дикая стихия боя. Взрывы, осколки и пули разметали солдатские цепи, рвут на куски живых и мертвых… Ряды наступающих редеют, но их заполняют все новые цепи. Остатки прежних рот, батальонов превратились в обезумевшие толпы рвущихся вперед отчаявшихся людей. Грохот боя заглушает отчаянные крики раненых; санитары, рискуя собой, мечутся между стеной шквального огня и жуткими этими криками – пытаясь спасти, стаскивают искалеченных, окровавленных в ближайшие воронки. В гуле и свисте снарядов мы перестаем узнавать друг друга. Побледневшие лица, сжатые губы. У многих лица дрожат от страха. Кого-то рвет. Кто-то плачет на ходу, и слезы, перемешанные с потом и грязью, текут по лицу, ослепляя глаза. Кто-то от шока в мокрых штанах, с кем-то – того хуже. Вокруг дикий мат. Кто-то пытается перекреститься на бегу, с мольбой взглядывая в небо. Кто-то зовет какую-то Маруську…

Атаки следовали одна за другой. Сражение разгоралось, росли горы трупов. Мы приближались к вражеским траншеям. Это самая трудная минута боя. Ночью минеры проделали проходы в минных полях, сейчас по ним устремились остатки наступающих, я видел, как первые уже достигли траншей, ворвались в них, шла сумасшедшая рукопашно-штыковая схватка. Но я не успеваю добежать. Последнее, услышанное мной, – чей-то безумный крик. С этим криком я ощутил, болезненно и остро, как что-то холодное, скользкое, тупое ударило меня в затылок, оглушило, вмиг пригнуло к груди голову; от сильного толчка меня резко качнуло, бросило вперед, и я рухнул лицом на землю. Но сознания не потерял. Почувствовал, что задыхаюсь, рот и нос забило землей и грязной травой, выплюнул – дышать стало легче. С трудом приподняв голову, увидел бойцов, пробегающих мимо крупной воронки. Мне туда. Пополз и перевалил внутрь… Когда я пришел в себя, глазам предстало жуткое зрелище. Напротив весь в крови и грязи лежал солдат с расколотым черепом и уже остекленевшими глазами; видно, смертельно раненный, он оказался возле воронки, сумел как-то сползти… Справа совсем близко от меня полусидел, привалившись к скату воронки, еще один – он был в беспамятстве; из его распоротого осколком живота на землю вывалились внутренности – он механически, рукой до локтя в крови, старался запихнуть их обратно…»