Рудольф Баландин - 100 великих экспедиций

Весть о грамотее-заклинателе быстро разошлась по округе. Благодаря новой своей профессии Мунго Парк смог поправить свое здоровье и переждать сезон дождей. Местные жители не сообщили ему ничего интересного о природе страны. На вопросы, где кончается река, отвечали: «На краю света».

…Нелепая вера темных людей в силу рукописного слова может вызвать у современного человека снисходительную усмешку. Но следовало бы учесть два обстоятельства. Во-первых, таким оригинальным способом проявлялось глубокое уважение неграмотных аборигенов к знаниям. Во-вторых, полезно вспомнить, как в России времен перестройки и реформ миллионы людей со средним и высшим образованием верят в колдунов, экстрасенсов, гороскопы, заряженные портреты и напитки, – во что угодно, вплоть до бесчестных политиков и продажных журналистов, кроме здравого смысла и положительных знаний.

Через полтора года после начала путешествия Мунго Парк с караваном вернулся в Пизанию, а оттуда в Англию. Еще через два года вышла его книга с описанием африканского странствия, имевшая большой успех. А он в начале 1805 года вновь отправился к Нигеру, получив финансовую поддержку от Министерства колоний. Его караван состоял из 44 тяжело нагруженных ослов и сорока человек – преимущественно европейцев. До реки добрались лишь восемь; остальные погибли или отстали от каравана из-за болезней.

В ноябре Парк начал спуск по Нигеру. Туземную лодку переделали в судно, пригодное для дальнего плавания. Больше от него не было вестей. Через несколько лет выяснилось, что его группа проплыла около полутора тысяч километров, на порогах судно потерпело аварию, а спасшихся убили туземцы.

…Трудно сказать, сколько европейцев погибло, пытаясь проникнуть в глубины Сахары, пересечь ее. Даже в начале XIX века так и не удалось выяснить, как проходит среднее и нижнее течение Нигера. Одни предполагали, что река заканчивается где-то в болотах или впадает в озеро Чад. По версии других, она делает дугу и впадает в Гвинейский залив. Третьи считали ее частью Конго. Не исключалась и давняя гипотеза, что она впадает в Нил.

Парижское географическое общество назначило премию в 10 тысяч франков (крупная по тем временам сумма) исследователю, который побывает в загадочном городе Томбукту и доставит сведения о нем и прилегающих территориях. Эту премию решил заслужить Рене Кайё, сын сельского пекаря из города Мозе на западном побережье Франции.

Об этом человеке и его путешествии есть смысл рассказать подробнее. Он не был авантюристом, стремящимся к обогащению, а в опасный маршрут отправился не столько из-за приза, сколько из любви к путешествиям и исследованиям.

«Как только я научился читать и писать, – вспоминал Кайё, – меня послали обучаться ремеслу. Скоро оно мне наскучило, и все свободное время я тратил на чтение путевых записок. Где только мог, я одалживал географические труды и карты. Особенно возбуждала мое воображение карта Африки, на которой можно было видеть только дикие или совершенно неисследованные местности. Эта склонность переросла в страсть, ради которой я забросил все остальное».

Таково характерное признание человека века просвещения и науки. В отличие от предыдущих авантюристов, жаждущих богатства и славы, теперь настала пора энтузиастов познания неведомого.

В 16 лет Кайё стал слугой морского офицера на корабле, отправлявшемся в Сенегал, где сбежал на берег и присоединился к экспедиции, направлявшейся в глубь страны для поисков пропавшего Мунго Парка с товарищами. После трудных и безрезультатных поисков они в 1819 году вернулись во Францию. Кайё долго болел, а когда поправился, вновь отправился в Африку.

В городе Сен-Луи, расположенном в устье реки Сенегал, он прожил почти год, изучая Коран, арабский язык и язык сенегальских негров. Не найдя понимания со стороны французских властей, устроился директором фабрики индиго в английской колонии Сьерра-Леоне. Значительную часть зарплаты он откладывал. Накопив немалую сумму денег, он с тремя слугами отправился в марте 1827 года на северо-западное побережье Африки, в город Каконди в устье реки Рио-Нуньес. Здесь они присоединились к каравану, направлявшемуся в Томбукту Кайё представился арабом из Александрии, в детстве силой увезенным во Францию, а теперь желающим совершить хадж в Мекку и разыскать свою семью.

С огромными трудностями, пешком, пересекая притоки Нигера, мучимый лихорадкой и оставшись без слуг, он выбился из сил и остался в поселке Тиме. Его ноги были изранены, и вдобавок у него началась цинга, от которой часто страдали исследователи Африки.

«Мое нёбо совершенно высохло, – вспоминал он, – мясо стало отпадать от костей, а зубы понемногу выпадать. Я боялся, что ужасные головные боли, от которых я страдал, захватят болезнью и головной мозг: я не мог спать почти две недели… Я остался один посреди дикой страны, лежа на сырой земле, с кожаным мешком, где помещались мои вещи, под головой; лекарств у меня не было… Добрая негритянка дважды в день приносила немного рисового отвара и заставляла меня пить его, потому что я ничего не мог взять в рот. Вскоре я исхудал до костей… Болезнь отняла у меня все силы. Я страстно мечтал умереть. Я молил о смерти Бога, который остался единственной моей надеждой, не потому, что надеялся выздороветь, а потому, что верил в лучшую жизнь на том свете».

Все-таки Кайё восстановил свои силы настолько, что смог с проводником пойти дальше. Он уже проделал пешком полторы тысячи километров. В поселке Дженне сел на судно и отправился вниз по течению. Днем обычно приходилось прятаться в трюме вместе с группой рабов, чтобы не попасть на глаза арабам. Так прошел месяц.

Ранним утром 20 апреля 1828 года они прибыли в гавань Кабару, от которой до Томбукту было около 30 км. «Путь, местами проходивший мимо болот с их скудной растительностью, был тоскливым, кроме того, кое-где дорогу занесли сыпучие пески, что особенно затрудняло движение… Вечером мы наконец счастливо добрались до Томбукту. Перед моими глазами в свете заходящего солнца раскинулся город, к которому я так долго и страстно стремился…

Но когда улетучилось первое воодушевление, я обнаружил, что предо мной предстала совсем иная картина, чем та, которую ожидал: я, собственно, имел совсем другие представления о величине и богатстве этого города. Передо мной лежали лишь плохо построенные глинобитные дома, а вокруг простирался все тот же бело-желтый летучий песок – до горизонта… Вся природа словно грустила, не было слышно даже пения птиц. И все же есть нечто возвышенное в том, чтобы увидеть такой большой город посреди пустыни, и можно только поражаться усилиям, которые когда-то пришлось предпринять его основателям, чтобы создать все это».