Андрей Ветер - Интервью газете «Литературная Россия»

А.В.: Как ни странно, чем больше персонажей, тем мне легче управлять событиями книги. У меня создаётся ощущение, что именно многочисленность действующих лиц заставляет книгу жить самостоятельно. Я лишь записываю то, что там происходит. Возможно, если бы я задумал написать книгу только с двумя персонажами, то мне не удалось бы сделать этого. Ведь у меня нет детективной линии, нет погони, нет завораживающих интриг, нет ничего такого, что приковывало бы внимание к сюжету и заставляло бы с жадностью перелистывать страницы: а что теперь произойдёт? Мне кажется, что я занимаюсь созерцанием в большей степени, чем отслеживанием событий. Для меня всякое событие – лишь повод для разговора на ту или иную тему, повод для самых разных вопросов и, конечно, для главного вопроса: зачем судьба поднесла человеку такое испытание. Зачем и почему?

Есть авторы, у которых сюжет стоит на первом месте. Для меня сюжет не первостепенен. Зато когда появляются новые действующие лица, они всегда тянут за собой какую-то ниточку, с помощью которой я начинаю вывязывать новый узор, а дальше уже из этих узоров выстраивается общая картина книги. Поэтому обилие персонажей для меня стало необходимостью. Видно, я начинаю понемногу вырабатывать свой стиль.

М.Е.: Ваши книги сопровождаются рисунками, которые сделали Вы. Создается впечатление, возможно, это только моя собственная иллюзия, что они могли быть До текста. Образы, извлеченные из памяти. А уже потом было слово. Как происходило на самом деле?

А.В.: Рисую я постоянно. Иногда много, иногда мало, но постоянно. Когда занимаюсь книгой, рисование в определённом смысле помогает мне пощупать фактуру, хотя порой я рисую очень условно. Но даже лёгкий набросок что-то даёт мне. Главное же – я отдыхаю, когда рисую. Для меня это – своего рода медитация. Я могу думать о чём угодно, а могу вообще ни о чём не думать. Рисунок ни к чему не обязывает меня. Он не предназначен ни для книги, ни для выставки, ни для чего бы то ни было ещё. Случается, я рисую весь день и при этом никогда не испытываю усталости. Про литературное творчество не могу сказать такого. Временами оно изматывает настолько, что хочется больше не браться за него.

Что касается рисунков, помещённых в «Римский след», то изначально они создавались не как иллюстрации, но всё-таки внутренне я ориентировался на этот конкретный роман. Затем издатель решил включить их в книгу, и мне пришлось в срочном порядке дорисовывать, чтобы их хватило на каждую главу. В книгу «Белый дух» издатели почему-то отказались ставить иллюстрации, хотя я рисовал их специально. Мне жаль. Я хотел, чтобы все книги из цикла «Магистры времени» выглядели как одно целое, были выдержаны в одном ключе, начиная с виньеток и заканчивая стилем иллюстраций.

Когда выходила серия «Война традиций» я тоже выступал в качестве иллюстратора (как к своим, так и к чужим произведениям), но там я стремился как раз к обратному: сделать разные «внутренности» книг. Там были и графические рисунки, и акварель, и буквицы, и прочее, прочее. В той серии моя задумка увенчалась успехом.

Про иллюстрации скажу ещё одно. Я считаю, что рисунки к книгам не должны иметь непосредственного отношения к конкретным сценам. Они лишь должны отражать тему, фактуру и дух, а не воспроизводить эпизоды сюжета. Причёска, костюм, фигура, очертания дома – всё это должно служить своего рода подсказкой читателю.

М.А: Жив ли Нарушитель и встретим ли мы его снова на страницах Ваших книг или он растворился во Вселенском Ничто или сузился до бесконечно малой точки? Возможно, он просто ожидает Большого Взрыва, с которого начнется его новое бытие?

А.В.: Нарушитель жив. Он появится в очередной книге. И не он один. Но появится он (как Нарушитель) не в будущем, а в прошлом. В будущем ему предстоит быть обыкновенным человеком. В будущем он начнёт снова задавать вопросы о смысле жизни, тыкаться носом, как слепой котёнок, получать подзатыльники, мечтать о чём-то великом, не подозревая о своём великом прошлом. Когда-нибудь в нём, возможно, начнут пробуждаться какие-то воспоминания, он будет ощущать тягу к некоторым историческим событиям, но не сможет объяснить этой тяги. И тогда он займётся искусством, чтобы дать волю фантазии, ибо именно фантазии люди приписывают все самые необычные и дерзкие мысли.

«Литературная Россия» №16, 22 апреля 2005