Григорий Брейгин - Расследование продолжается

Бортовая стоит в двадцати метрах от перекрестка. Покореженный капот. Косые трещины на ветровом стекле. Что здесь произошло? Кто виноват? К нашей машине бросается майор в милицейской форме.

— Наконец-то! Здравствуйте, товарищ Кисляков. Значит, так: бортовая шла снизу, а автобус…

Идем к центру перекрестка. Старшина с почтением глядит на нашу фотоаппаратуру.

— Видал, приехали. Ну, эти разберутся. Будь спокоен.

Кисляков занят съемкой. Примеряется, щелкает затвором. Короткие вопросы. Опустился на колено, заглядывает под капот бортовой. Дальномером фотоаппарата отмечает расстояния.

— Товарищ майор, автобус и бортовую доставьте к нам в институт. Осторожнее с буфером бортовой. Может, задом отбуксируете? Ну все, до свидания.

Едем в институт.

— Что, сложная будет экспертиза?

Молчит. Вытащил блокнот. Поставил еще одну стрелку на схеме. Рассеянно глядя на кончик карандаша, произносит:

— Посмотрим… Главное — какова была у них скорость? Тормозной путь есть. Жаль, что поливалка намочила асфальт. Может, по вмятинам определим? Впрочем, рабочий день окончен. Пора на отдых…

Да, пожалуй, пора. Только мне почему-то не очень верится, что Кисляков сегодня будет отдыхать…

На граните ступенек — кирзовые сапоги. Штормовка. Громадный рюкзак чудом держится за спиной.

Леонид Никифорович Мороз через час улетает в командировку.

— Далеко, Леонид Никифорович?

— В Гурьев! Семинар экспертов проводить. До скорого…

— Счастливо!..

Конференции, семинары с экспертами областей — обычное для сотрудников института. А это значит: стены института — не только этот старый желтый особняк. Они гораздо шире…

Меня уже не удивляет молчание длинного ряда закрытых дверей. За ними — мои новые друзья. Кизнер, Аубакиров, Виниченко, Садомсков, Орынбаев, Лельчин, Кисляков, Браташ. Криминалисты.

Но я думаю о другом. Может, мы сами виноваты в том, что не сумели чем-то увлечь человека, опустить его задранный воротник, научить смотреть на звезды. Давайте скажем: да, виноваты. В нашем равнодушии.

К чему поднимать шум, когда кто-то с тупой ухмылкой прячет в рукав увесистый ломик. А кто-то это видит, но почему-то считает неудобным хотя бы невзначай кашлянуть. Ведь он еще никого не задел!

А ведь он заденет. Может случиться, и нас. Вот тогда мы возмутимся, начнем требовать. Правильно, разумеется, нужно требовать.

Но лучше бы мы все-таки тогда кашлянули.

Может, поэтому в коридоре института не становится шумнее. Скажем, от суматошной беготни. А эту табличку: «Институт экспертизы» мы со временем аккуратненько снимем. И обязательно сохраним на память. И повесим другую: «Детский сад». Это — в будущем.

А сейчас я осторожно прохожу мимо молчаливых дверей, прохожу как можно бесшумнее.

Зеленый глазок рации мигает часто-часто. Комната наполнена треском электрических разрядов. У микрофона — помощник дежурного по второму отделению милиции Советского района Алма-Аты старший лейтенант Тасбулат Салимбаев. Лицо его спокойно, только во взгляде отражается напряженная работа мысли. «Что там стряслось на участке «Восемьдесят третьего»? — тревожно думает он. — Последний киносеанс в «Ракете» закончился час тому назад… Ресторан «Достык» закрылся давно… В районе выставки все должно быть спокойно… А «Восемьдесят третий» молчит!»

Тасбулат уже наклоняется к микрофону, но в этот миг репродуктор воспроизводит приглушенный расстоянием автомобильный гудок и затем четко докладывает:

— Я — «Восемьдесят третий»… Я — «Восемьдесят третий». На участке происшествий нет. Прием…

Облегченно вздохнув, Тасбулат берет со стола раскрытый блокнот и, не отрывая от него глаз, обращается к микрофону:

— «Сорок девятый» слышит вас. Следуйте по проспекту Жандосова до угла Девятой линии. Повторите адрес…

— По проспекту Жандосова до угла Девятой линии… Выполняю!

Рация умолкает, и в комнате на время воцаряется тишина. Даже слышно, как тонко повизгивает перо в руке ответственного дежурного. Хмуро сдвинув брови, капитан Абугали Утебеков вносит очередную запись в журнал. Строчки бегут, порывисто закругляясь у вертикальных линий бланка. Графы рассчитаны на предельную лаконичность изложения: фамилия, имя и отчество, год рождения задержанного, время, место и суть преступления… Сколько таких записей сделал Абугали Утебеков за долгие годы работы в органах милиции! У него мудрый и в то же время печальный взгляд — у этого пожилого худощавого капитана. Взгляд человека, повидавшего на своем веку много такого, от чего некоторые седеют в двадцать лет. Что ж, говорят, советские чекисты — люди без нервов. Может быть, это и правда. Но никто еще не сказал, что они — люди без сердца. И не скажет.

Резкий звонок телефона и стук в дверь раздаются почти одновременно. Капитан, приветливо улыбаясь вошедшей девушке, берет трубку:

— Ответдежурный второго отделения милиции Утебеков слушает вас! Так… Адрес… «Скорую» вызвали?

Девушка замерла у порога. В ее больших, устремленных на капитана глазах — немой вопрос и просьба. Капитан кивает утвердительно. Девушка подходит к столу, берет стопку чистой бумаги, карандаш, кладет их в сумочку.

— Валя, вы едете с нами, — говорит Утебеков, доставая из ящика стола электрический фонарь.

…Пронзая лучами фар густую темь, «оперативка» на предельной скорости мчит по спящим улицам предместья. Стекла кабины опущены, и ветер, насквозь пропитанный ароматами свежевскопанной земли и апрельского сада, озорно играет девичьими локонами.

— Да, кстати, простите мне мою рассеянность, — спохватывается капитан. — Забыл познакомить вас… Прошу, как говорится, любить и жаловать: наш общественный следователь Валентина Михайловна Еремченко. Или просто: Валя. Вы ведь разрешаете мне называть вас Валей?

— Разумеется, капитан. Не вижу в этом для себя опасности, — отвечает она.

— Вот, пожалуйста, поговорите с нею! — притворно вздыхает Утебеков.

Валя смеется, хотя по всему видно, ей сейчас не до веселья. Девушка хорошо понимает, что предложенный капитаном тон разговора, совершенно не свойственный этому человеку, есть не что иное, как плохо замаскированное желание ободрить, отвлечь от мрачных мыслей, которые каждый раз, когда она едет на место происшествия, не дают ей сосредоточиться, обрести необходимое спокойствие.

— Где вы работаете, Валентина Михайловна? — спрашиваю я.

— В «Детском мире». Продавцом…

— Учитесь?

— Да. Третий курс юридического…

— Кем хотите стать? Судьей? Адвокатом?

— Нет. Я буду следователем.

— Правильно! — оборачивается к ней капитан. — Следствие — это самое трудное и, пожалуй, самое главное в процессе правосудия…