Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Но ведь там же воля. Без тюремных решеток.

— Ни следователей, ни надзирателей, ни большого конвейера. Ничего этого нет.

— Да там свежим воздухом свободно дышать можно.

— Свежим воздухом дышать, конечно, можно, — подхватил последнюю фразу Пронин, — но не совсем свободно. Дыши да оглядывайся и ожидай ареста. Нет, спасибо за такое удовольствие. Уж лучше в тюрьме сидеть. Здесь, по крайней мере, не арестуют и постоянно дрожать не нужно. Вот я только два месяца пробыл на воле и меня так потянуло обратно в тюрьму…

— Значит, вам советская тюрьма нравится? За неимением лучшего, конечно.

— И голодный паек?

— На воле он тоже не особенно сытный.

— Постоянное наблюдение надзора не надоело?

— А на воле разве надзора нет?

— Может быть, вам и большой конвейер нравится.

— Нет, конечно. Но за последние десять лет меня на нем не катали. Стараюсь избегать таких развлечений.

— Как же вам это удается?

— Очень просто. Всегда признаюсь во всех преступлениях, в каких следователям вздумается меня обвинить. За 19 лет сидения в советских тюрьмах я был обвинен в 48 различных преступлениях, начиная от простой антисоветской агитации и кончая попыткой покушения на Сталина. Меня допрашивали 112 следователей.

— Вы и нам советуете «признаваться»?

— Обязательно. И следователям меньше хлопот, и на конвейер не попадете. А захотят вас осудить, так и без ваших признаний обойдутся.

— Значит, признаваться и других вербовать? Зачем? Делайте, как я. Договаривайтесь со следователем, что готовы признать все обвинения, но только в качестве преступника-одиночки. Большинство следователей на такую комбинацию соглашается. И Для вас выгодно. Не запутаетесь в показаниях, как это «часто бывает при групповых следственных делах.

— А не расстреляют после признаний?

— И об этом можно договориться со следователями.

Одиночек с липовыми (Фальшивыми) обвинениями расстреливают очень редко. Двух-трех на сотню. Мне, вечному тюремному сидельцу, это точно известно. Опыт имею большой.

В камеру упрямых Сергей Владимирович попал не случайно. Один из очередных следователей попытался «пристегнуть» его к группе «врагов народа», но он заявил категорически:

— Допрашивайте и судите меня одного. По привычке готов признаваться во всем. С группой связывать и не пытайтесь: ничего не выйдет. Вербовать никого не буду.

Следователь рассердился и отправил его к нам в камеру «подумать»…

Биография Пронина весьма любопытна и вполне оправдывает данное им себе прозвище: «вечный тюремный сиделец».

Его сидение в тюрьмах началось еще до революции. В 1912 году он, будучи членом организации эс-эров, принимал участие в убийстве жандармского полковника. Было это в Сибири. Полковника эс-эры взорвали бомбой удачно, но сами попались. Группу террористов судили и приговорили к каторжным работам. Пронин получил десять лет каторги, но отсидел около пяти; сначала ему снизили срок «за хорошее поведение», а в 1917 году освободили по амнистии.

В дни революции 1917 года Пронин увлекся радужными перспективами грядущего «коммунистического рая», ушел от эс-эров и вступил в партию большевиков. Внимательно присмотревшись к ним поближе, он разочаровался и в большевиках, и в «грядущем рае»; стал все это называть «бандой», «лавочкой», «притоном» и другими более крепкими словами. А после неудачного покушения Фани Каплан на Ленина сказал своим приятелям-коммунистам:

— Как жаль, что Ленина не ухлопали. Эту бешеную, собаку надо было давно пристрелить.

Кто-то из приятелей донос в Чека и Пронин сел в тюрьму на 10 лет. Отбыл этот срок, но «за плохое поведение», выражавшееся в постоянной ругани по адресу коммунистов и критике всего советского, ему прибавили пять лет, а затем еще пять.

В 1934 году его выпустили из тюрьмы. Прожил он на воле два месяца и затосковал. Опять «вечного сидельца «в тюрьму потянуло; «вольная жизнь» очень уж ему не понравилась. Неожиданно его снова арестовали. В заключение короткого допроса следователь объявил Пронину:

— Вас, видите-ли, по ошибке освободили. Путаница произошла. Вместо вас должны были выпустить другого Пронина, уголовника.

Сергей Владимирович обрадовался:

— Так, значит, мне можно опять в тюрьме сидеть? Следователь удивленно пожал плечами.

— Можно, но неужели вас это не пугает?

— Нет, конечно. Ведь я на воле мечтал снова за» решетку попасть.

— Как? Почему?

— Ну, что мне на воле делать? Ведь я один, как палец. Сирота круглый. Родственников у меня нет. Работать не умею. А самое главное; в тюрьме свободы больше. Говорю, что хочу. Мнения свои выражало открыто. В концлагерь, меня не пошлют. Из-за моего пристрастия к свободе слова, я там буду социально опасным элементом…

В итоге этого разговора следователь состряпал новое обвинение «вечного сидельца»:

«Обвиняется в попытке антисоветской агитации одного из руководящих работников Управления НКВД Северо-кавказского края.

Некоторые заключенные на допросах пытались пользоваться «пронинскими методами» признаний. Кое-кому это удавалось, но большинству и особенно тем, кого включали в «групповые дела», следователи говорили:

— Брось процинские штучки! Этот номер не пройдет. Ты не одиночка, а групповой каер (Контореволеционер). Признавайся, кого завербовал!..

Пронин всегда говорит о советской власти и большевистской партии в ядовито-насмешливом тоне, с издевкой и руганью. Его рассуждения часто вызывают в камере ожесточенные споры. Коммунисты, еще не потерявшие надежд выхода на свободу и возвращения в лоно своей партии, до хрипоты спорят с «вечным сидельцем», стараясь оправдать все, даже самые грязные, действия ВКП(б) исторической необходимостью, классовой борьбой, строительством коммунизма и тому подобными, весьма туманными доводами.

Победителем из этих споров, обычно, выходил Сергей Владимирович. Его обвинения партии и власти во всевозможных грехах перед народом были логичны и неотразимы.

Однажды в камере разгорелся спор о том, есть-ли в наше время среди членов партии идейные коммунисты, идеалисты, так сказать, чистейшей воды. Коммунисты заявляли, что есть и много. Пронин утверждал, что когда-то были, но «под мудрым руководством отца народов все перевелись или выведены в расход».

— Идейных коммунистов начали сажать в тюрьму еще при жизни Ленина, — говорил Сергей Владимирович. — Помню, в 1923 году, их в московских тюрьмах вдруг появилось очень много: герои гражданской войны, бывшие подпольщики, красные партизаны, члены общества политкаторжан. Не сажать их было нельзя. Они жизнь и кровь не жалели ради осуществления таких прекрасных, по книжкам, идеалов, а когда партия начала осуществлять эти идеалы на практике, то получилась невероятная дрянь… Да, что вам рассказывать? Вы «счастливую жизнь» на воле больше меня видели. Ну, вот. В конце концов идеалисты поворотили носы от «идеальной дряни» и кинулись в оппозицию. А за это, сами знаете, прямой путь в тюрьму…