Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Отчего это все ваши конвоиры на вид такие неразвитые, тупые и необразованные? — спросил как-то один смертник нашей камеры коменданта Капранова.

"Тот, кто стреляет "на этот вопрос ответил несколькими вопросами и довольно обстоятельным объяснением:

— А для чего им быть образованными и развитыми? Что они — профессора или инженеры? Или ответственные работники из наркоматов? Для хорошего конвоира нужны меткий глаз, крепкие нервы и поменьше мыслей в голове. Вот таких туповатых молодых ребят, с минимальным количеством мыслей в головах, для моего конвойного взвода ищут специально.

— Где?

— Больше по колхозам, и среди беспризорников. А уж я укрепляю их нервы и глаза, учу конвоировать арестованных и, главное, быстро и метко стрелять.

— Значит, у вас, так сказать, естественный отбор?

— Да. Почти по Дарвину.

Распространяться о подробностях "естественного отбора" конвоиров комендант отказался, сославшись на то, что подобные сведения оглашению не подлежат. Однако, эти подробности я узнал позднее от заключенных, до ареста работавших в НКВД.

В каждом управлении и отделе НКВД имеются специальные "агенты пополнения кадров младшего обслуживающего персонала", т. е. надзирателей, конвоиров и "чернолапых". Эти агенты, одетые в штатских костюмах, постоянно рыщут по колхозам, совхозам, фабрикам, воинским частям, отделениям милиции и тюрьмам, разыскивая подходящих для НКВД людей. Облюбованного таким агентом человека вызывают в местное управление или отдел НКВД и предлагают, не спрашивая о согласии вызванного, потрудиться для органов советского правосудия. Если человек отказывается, его сажают в тюрьму; если же он и там упорствует, то отправляют в концлагерь строгой изоляции.

"Завербованные" таким способом люди еще не энкаведисты, а только кандидаты для этой службы. Будущих надзирателей посылают на обучение к начальникам тюрем, а конвоиров и "чернолапых" — к комендантам управлений или отделов НКВД. В процессе краткосрочного обучения комендантами выясняется, кто из "учащихся сможет стать конвоиром, а кто только "чернолапым". Совсем неспособных быть ни теми, ни другими или же хотя и согласившихся, но не желающих "поработать" обычно ликвидируют без следствия и суда.

Во всех комендантских взводах ежедневно устраивается так называемый "политчас", на которж помощники коменданта проводят простенькие беседы, применительно к культурному уровню слушателей. Темы бесед: "Задачи низовых работников НКВД", "Борьба против классовых врагов", "Чему учит нас товарищ Сталин", "Брать пример со старых чекистов" и тому подобное.

Стрельбе обучают конвоиров обычно сами коменданты. Умение метко стрелять считается в НКВД важнейшим качеством конвоира. По отзывам многих энкаведистов Северного Кавказа Капранов был среди них лучшим стрелком. Умел обучать он стрельбе и других.

Его конвойный взвод на стрелковых состязаниях в крае всегда брал первые призы.

Перечисленных в беседе с нами Капрановым необходимых качеств, однако, не всегда бывает достаточно. Часто требуются и дополнительные качества, например, бесстрашие, отсутствие чувства жалости, постоянная готовность убить человека…

Зимой 1938 года, во время расстрела Капрановым смертников в Холодном яру близ Ставрополя, возле места казни в кустах завыла бродячая собака. Бывшие здесь конвоиры от неожиданности перепугались, а больше всех один из них, которого заключенные называли, из-за еro внешности, "пареньком колхозно-совхозного образца"; выражение его физиономии всегда было озабоченно-бессмысленным.

Этот паренек, по-заячьи взвизгнув от испуга, бросился в сторону и упал, наткнувшись на терновый куст. Когда паника среди конвоиров несколько улеглась, Капранов сердито напустился на парня:

— Ты чего в кусты сигаешь, как заяц?

— Так, что я испугамшись очень, товарищ комендант. Впервой на вышке. А тут воет. А я сызмальства перепугом страдаю, — дрожащим голосом пытался объяснить паренек.

— Что ж ты со своим перепугом на работу в НКВД полез?

— Да я не сам. Мобилизовали меня с колхозу.

— А мобилизовали, так служи. За перепуг я тебя в команду чернолапых перевожу. С ними поработаешь, — приказал комендант.

Конвоиры потом говорили, что "пареньку колхозно-совхозного образца пофартило". Его "перепуг" мог кончиться худшим, приблизительно тем, чем кончился один случай с другим конвоиром, которого Капранов наметил было себе, в помощники. Научив парня метко стрелять, комендант его "попробовал на подрасстрелъных затылках". Но стрелок, несколько раз подряд, не смог попасть в затылок осужденному; он промахивался с расстояния в два шага. По настоянию Капранова, этого стрелка без суда отправили в концлагерь строгой изоляции.

Один из старших конвоиров, некий Крутяев, сопровождая осужденного на казнь, дал ему папиросу. Узнав об этом, Капранов приказал объявить по взводам:

— За проявление слюнтяйской жалости к подрасстрельному старший конвоир Крутяев посажен в карцер на месяц. Другим это будет стоить вдвое, если они попробуют кого-нибудь пожалеть.

Из всех виденных мною конвоиров мне особенно запомнились двое. Их имен и фамилий я не знаю, но заключенные прозвали одного деревяжкой, а другого — собачьим носом. Впервые я услышал эти клички и увидел их обладателей не в тюрьме, а по пути на допрос. Как-то осенней ночью 1937 года для перевозок арестованных нехватило "воронков", и четверых подследственных, в том числе и меня, повезли на допрос в открытом грузовом автомобиле. Охраняли нас, скованных наручниками, в пути семеро конвоиров.

У ворот управления НКВД, куда нас доставили из тюрьмы, произошла непредвиденная десятиминутная задержка. Автомобиль почему-то "не разгружался". Все его невольные пассажиры чувствовали себя очень неуютно. Мелкий косой дождь старательно и беспрерывно поливал их. Конвоиры, подняв воротники шинелей и втянув головы в плечи, угрюмо молчали. Мы, быстро промокшие насквозь в дырявых лохмотьях, не могли молчать: разговаривали наши зубы, колотясь в простудной дрожи.

Только один из нас, щуплый узкоплечий уголовник лет двадцати, старался бодриться и не падать духом. Он вертелся у ног сидящих на бортах автомобиля конвоиров, присаживался то на корточки, то на колени, выжимал из рукавов рваного пиджачишка воду, стряхивал ее с мокрой кепки, крякал, ухал, взвизгивал и приговаривал:

— Ну и дождяра! Мировой дождю-ух! По-стахановски кроет. На десять норм сразу. Верно говорю, граждане? А? Ведь верно?

Никто из нас ему не отвечал. Нам было не до разговоров; осенний холодный дождь и предстоящий "горячий" допрос к беседам не располагали. Тогда уголовник перенес свои словоизвержения на конвоиров: