Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Граждане конвой! Почему эти контрики со мной говорить не хочут? А? Не знаете, граждане конвой? А я знаю. Потому, как они контры, а я — елемент, социяльно-близкий елемент. И могу тоже конвоиром стать, ежли захочу. Верно, граждане конвой? Ведь я для вас всегда был свой в доску…

— Был да весь сплыл. Нынче все вы одинаковые. Враги народа без никаких елиментов. А потому замолкни, — поворачиваясь к нему, оборвал его нахально-заискивающую речь страший конвоир.

"Элемент" подскочил на месте и, вглядевшись в лицо старшего конвоира, воскликнул:

— Да это жы собачий нос! Вот гад! А где деревяжка? Они жы неразлучные кичманные корешки. И злющее самой вредной контры.

Он пошарил глазами по фигурам конвоиров и указал пальцем на одну из них:

— Вот она, деревяжка! Рядом с собачьим носом. Рядышком, суки лягавые, чтоб вам обоим в кичмане сгнить. Чтоб вас…

Видимо, у него были какие-то личные счеты с этими двумя конвоирами.

Удар прикладом винтовки оборвал его ругань. Ударил конвоир, названный уркой "деревяжкой". Урка упал на наши вытянутые ноги. Конвоир повторил удар дважды, а затем стал пинать человека носками тяжёлых керзовых сапог. Избиваемый дернулся от ударов несколько раз, вытянулся и затих.

Мы вскочили со своих мест и вместе, не сговариваясь, плечами и сиинами, за которыми были скованы наши руки, оттеснили "деревяжку" от его жертвы. Он поднял приклад винтовки над нашими головами, собираясь бить и нас, но страший накинулся на него:

— Хватит! Опусти винт! Что наделал, дурило? Наверняка убил его. А ведь он — подследственник. Что теперь будет? Взгреет нас комендант. Месяц карцера, не меньше.

Вытянутая вперед физиономия старшего с низким лбом, крохотным подбородком и острыми ушами, очень напоминавшая собой собачью морду, стала расстроенной, озабоченной и испуганной. У того, к кому он обращался, было плоско'е и гладкое как доска лицо, с носом, вдавленным внутрь сифилитической впадиной, и широкой, толстогубой щелью рта. В ответ на восклицания старшего эта щель раздвинулась и из нее медленно вывалились обрывки фраз:

— А мы того… скажем… он пытался… бежать…

— Точно! — обрадовался старший и по-собачьи, громко втянул носом в себя воздух. — Точно так и было.

С полминуты он смотрел на нас, думал, потом сказал угрожающе:

— Вы! Слушать и понимать меня! Ежели кто с вас рот разинет про это, то будет вам крышка. Я тогда доложу коменданту, что вы помогали уркачу при попытке к бегству. Знаете, что за то бывает?

Это нам было известно. Иногда за такие дела и расстреливали.

Ворота открылись и автомобиль с подследственными и конвоем въехал во двор управления НКВД. На пороге комендантского флигеля показалась фигура в накинутой на плечи шинели. К нам шел комендант Капранов.

Мы молчали. Никто из нас не посмел "разинуть рот".

Заведующего медицинской частью северо-кавказского управления НКВД хирурга Черновалова заключенные боятся больше, чем самого свирепого следователя или безжалостного телемеханика, а называют его "медиком наоборот".

Для такой клички и всеобщей боязни заключенных имеются достаточные причины. В тюрьмах Северного Кавказа Черновалов известен своими медицинскими экспериментами над заболевшими узниками. В большинстве случаев эксперименты кончались не совсем удачно и "потерпевшие" с хирургического стола отправлялись в братскую могилу. Однако, страшным для заключенных было не это, а то, что Черновалов очень часто производил хирургические операции без наркоза. Говоря о нем, заключенные обычно сопровождают свои слова отборной руганью:

— Лучше на вышку попасть, чем к медику наоборот (так его…). Капранов отправляет на тот свет быстро и без боли, а медик (я бы его…) всего изрежет прежде, чем помереть даст (чтоб ему…).

Черновалов ярый противник наркоза. Он считает, что произведенные под наркозом операции неполноценны и что "человеческий организм должен противостоять боли собственными средствами, данными ему природой". Мечта "медика наоборот" — стать хирургическим светилом в СССР и одним из кремлевских врачей. Для этого ему нехватает главного: способностей и образования. Он окончил только фельдшерское училище до революции и больше нигде не учился, а его способности таковы, что никто из энкаведистов не рискует у него лечиться. К нему они обращаются только за путевками в санатории и дома отдыха.

К людям, стоящим выше его по медицинскому образованию, Черновалов относится с завистью и, в то же время, с презрением; заключенным врачам устраивает всякие гадости, а себя аттестует так:

— Я доктор практики. Мне высшее образование не требуется. В хирургии я понимаю больше любого кабинетного врача. У меня богатейший медицинский опыт.

Этот "богатейший опыт" стоил жизни сотням заключенных. Часто даже удачные операции заканчивались смертью невольных черноваловских пациентов. Произведя удачную операцию, он дальнейшим состоянием оперированного обычно не интересовался. В результате заключенные умирали потому, что послеоперационного лечения и режима для них в тюрьмах не существовало.

Так, например, Черновалов вырезал часть легкого у туберкулезного колхозника Гладких и спустя два дня распорядился отправить его в общую камеру. Еще через двое суток человек умер. У бывшего красноармейца Москаленко, имевшего язву желудка, "медик наоборот" удалил весь желудок, а пищевод соединил с кишками. Несколько дней оперированного кормили молоком и сладким чаем с размоченным в них печеньем, а затем перевели на обычный тюремный паек. Москаленко выдержал его только двое суток.

Один новичок-заключенный попросил у Черновалова мазь против фурункулов. этого самого распространенного в советских тюрьмах заболевания. Черновалов пообещал заключенному вылечить его фурункулы особыми "черноваловскими переливаниями крови". За неделю эти "особые переливания" свели человека в могилу.

Мне, еще в пятигорской внутренней тюрьме, помощник телемеханика Кравцова прищемил дверью большой палец левой руки; это была одна из пыток. Образовавшаяся от нее ранка, в камере загрязнилась и превратилась в карбункул; рука сильно распухла и стала походить на бревно. Увидев ее, Черновалов обрадовался.

— У вас, батенька, — сказал он мне, потирая руки, — довольно редкий нарыв карбункулезного характера, очень интересный клинический случай для меня, как хирурга и весьма опасный для вас. Необходимо, батенька, удалить и, по возможности, скорее.

— Что удалить? — спросил я дрожащим голосом, предчувствуя недоброе.

— Руку, конечно. Иначе неизбежен смертельный исход. Для вас, батенька, — пояснил он…

Кстати, даже несовершеннолетних урок Черновалов называет "батеньками". Это сто любимое словечко.