Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

Только Руссо придерживался иной точки зрения. Он презирал парламенты и ассамблеи, но и не восхищался монархами. Он придал идее новый ракурс, который объединил ученых мужей Просвещения: это была теория общественного договора. Божественное право королей отвергалось: монархи не могли быть назначены христианским Богом, в которого философы не верили. Вместо того правитель и народ становились партнерами по взаимовыгодному соглашению, а высказывание Фридриха II о том, что король — это первый слуга государства, дополнило картину. Отсюда следовало, что суверенитет изначально принадлежит народу, который в результате соглашения передавал его правителю. «Общественный договор» Руссо (1762) изменил условия дискуссии. Народ обладал суверенитетом и выражал его в «общей воле», активизировавшейся, когда люди забывали свои эгоистичные желания и открывали сердца республиканской virtu — такому настрою общества, который ведет к благу всего сообщества в целом. Для тех, кто разочаровался в элитарных ассамблеях, но не считал возможным передать суверенитет в руки народа, существовал последний выход. Таковым представлялась созданная немецкими просветителями концепция воплощения прав подданных в тщательно определенном комплексе законов. 1

Понятие просвещенного деспотизма основывалось на первой группе идей, защищающих умышленно деспотическое правление. Историки слишком долго пренебрегали ими, считая их скучными теориями с неясными последствиями. Они решили, что более подходящим названием для этого явления будет «просвещенный абсолютизм», термин, звучащий, по их мне-

1 Starkosch H. E. 1968. State Absolutism and the Rule of Law. Sydney University. P. 44-49,219-233.

нию, более конституционно. В то же время Руссо отмечал, что словосочетание «законный деспотизм» содержит противоречие в определении. Так оно и было. Однако логика никогда — даже в век Разума — не руководила умами людей, и в программе произошли изменения. Несмотря на отвращение, которое вызывало слово «деспотический» (его должна была уравновешивать приставка «просвещенный» или «законный»), его приверженцы называли свою концепцию именно так и подразумевали именно деспотическое правление. 1Недавнее повторное открытие юношеской заметки Иосифа II, называемой «Reveries», дает ярчайший пример влияния «законного деспотизма» на молодого мыслителя. 2Он размышляет над масштабом проблем, стоящих перед империей Габсбургов, и приходит к выводу о необходимости решительных действий. Он хочет творить только благо, но ему чинят препятствия обычаи провинций, статуты и клятвы: тем хуже для них. «Я полагаю, мы должны постараться подчинить провинции и заставить их почувствовать, насколько полезно кратковременное деспотическое правление, которое я предлагаю установить там. Сэтой целью мне бы хотелось заключить с провинциями соглашение, испросив у них на срок десяти лет право делать все для их блага, не советуясь с ними».

Вот блестящее подтверждение того, что запрашивать согласия провинциальных представительств было необходимо еще до запланированного Иосифом II начинания, хотя эта необходимость и ставится под сомнение необоснованными взглядами некоторых исследователей на австрийский «абсолютизм» XVIII столетия. Еще более выразительно его холодное замечание, сделанное в адрес штатов Брабанта в 1789 году: «Чтобы творить добро, мне не нужно ваше одобрение». Резче всего он говорил о неоходимости наступать на корпоративные права, чтобы защитить права отдельных людей. Он расширял свободы: вопрос в том, чьи именно. Подобно Тюрго, он видел, что деспотическая атака на выраженные в их привилегиях свободы гильдий дает свободу и равенство отдельно взятым ремесленникам. Несомненно, деспотизм был важной составляющей его профессиональной деятельности. И его деспотизм был продуманным, спланированным и практичным, а вовсе не заканчивался поверхностным философствованием в духе Руссо.

Но последствия действий Иосифа II были катастрофическими. Восстания в Бельгии и Венгрии в конце концов свели на нет большинство реформ, а император был ошеломлен негативной реакцией подданных, которым он стремился помочь. Поэтому невозможно единой формулой описать правле-

1 Beales D. Was Joseph II an Enlightened Despot? Unpublished paper. P. 3-9.

2 Beales D. Joseph IVs Reveries. Mitteilungen des Osterreichischen Staatsarchivs,

33. P. 155-156.

ния Иосифа II, Фридриха II и Екатерины II, не говоря уже о правителях менее значительных государств, таких как Тоскана и Баден. Их нововведения, большинство которых современное общество считает естественными, заслуживают большего внимания, чем им уделялось раньше. Все государи расширяли свободы, — те, которые мы называем свободами личности, слова и печати. Все они определяли права подданных, подчиняя их ясно сформулированным законам. Все они верили — до определенных пределов — в равенство прав. Даже циничный Фридрих Великий считал жизнь, свободу и собственность крестьянина и дворянина одинаково ценными и продемонстрировал свои убеждения в деле Миллера Арнольда, когда вся скамья судей, которых король заподозрил в социальной дискриминации, была отправлена в Шпандау. Все монархи отказались от доктрины божественного права и считали себя управляющими, исполнявшими условия контракта по увеличению счастья своего народа. Их обязательства принимали конкретные формы, а историки относили их к проявлениям государственной власти: так, у ч р е ж д е н и я для бедных подбирали на улицах нищих и сирот и приставляли их к полезной работе. Хотя трудно, конечно, объяснить интересами государственной власти существование театров и музеев, основанных правителями для своего народа после 1750 года. В 1769 году Фридрих II Гессенский создал в Касселе музей, предназначавшийся для посещения широкой публикой. 1

Если налоги во имя идеи просвещенного равенства должны были быть равными, налоговые привилегии следовало отменить. Но хотя равенство являлось одним из приоритетов, провозглашенных Просвещением, другим была свобода. Свобода состояла из прав, в том числе и права на привилегии. В раннее Новое время слово «свободы» и означало «привилегии». Даже философы этой эпохи не проводили различий между привилегиями, то есть правами определенной группы и правами, которыми обладали все. Дидро после роспуска парламента в 1771 году сокрушался: «Прощайте, — писал он, — привилегии сословий, в которых заключено корректирующее начало, препятствующее вырождению монархии в деспотию». Проблема Иосифа II заключалась в том, что он насаждал равенство и отвергал привилегии, являвшиеся его антиподами; однако он также любил свободу, а привилегии были ее составляющей. Он мог искоренить привилегии только ценой свободы. Все это имело непосредственное отношение к деспотизму, если не считать того, что у него был шанс заручиться согласием тех, чьи права оказались под угрозой, но эту возможность он упустил. Он придерживался мнения, что поиск компромиссов — пустая трата времени, поскольку боль-