Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

1 SummersonJ. 1986. The Architecture ofthe Eighteenth century. Thames and Hudson. P. 124-125.

шинство людей не знает своих истинных потребностей. Следовательно, реформы нужно было проводить деспотически, без консультаций. Обещая, что они принесут счастье и равенство, он верил, что в конце концов реформы будут поддержаны. Неверно считать Иосифа II деспотом вопреки всей его просвещенности: его возвышенные принципы, к сожалению, не сделали его более мудрым. Он был вынужден быть деспотом именно потому, что ему не удалось провести в жизнь идеалы Просвещения.

Людовик XVI оказался перед той же дилеммой. Подобно Иосифу II он стремился к рациональному единообразию, равным налогам и свободе вероисповедания; в 1788 году он объявил: «Один король — один закон». Однако столкнувшись с непримиримостью консультативных органов, он применил насильственные меры: судебные заседания с личным участием короля и «запечатанные письма». Его нередко называют одновременно практиком и жертвой просвещенного деспотизма. И все же импульсы и результаты у Людовика были теми же, что у Иосифа II.

Чтобы понять феномен просвещенного деспотизма, следует обратить внимание на две его внутренние парадоксальные тенденции. Его цели были освободительными — отсюда акцент на свободе мнений, определении прав, снятии экономических ограничений и облегчении крепостной зависимости. Но его методы были автократическими. При поверхностном взгляде на роль консультативных органов и авторитарное направление в самом феномене Просвещения может показаться, что он являл собой проводимую сверху реформу. Для тех, кто с этим соглашался, задачей становилось избавиться от того элемента процедуры одобрения, который был присущ «абсолютистским» режимам. Просвещенный деспотизм — ценное свидетельство в пользу того, что автократического «абсолютизма» никогда не существовало.

Иное решение было принято терпеливой Марией–Терезией. Отказавшись от пораженческой позиции своего деда Леопольда II, сознательно считавшегося с паутиной местных прав, опутавшей страну, она решилась на фундаментальные изменения основ государства Габсбургов. Предварительными мерами были отмена налоговых льгот дворянства и духовенства, а также отмена десятилетнего налога. В 1748 году она направляла Хаугви–ца последовательно в каждую провинцию, чтобы тот обратился к представительствам и продемонстрировал им все свое искусство убеждения. Только с Каринтией Марии–Терезии не удалось прийти к соглашению; тогда она деспотически применила свое jure regio, под которым императрица, вероятно, понимала верховную власть в чрезвычайных ситуациях. Успех королевы–матери в проведении всесторонней программы реформ объяснялся по–разному. Однако тот факт, что она использовала легитимные методы, а ее сына обсуждали за несоблюдение конституции, исследователи упоминали редко.

Если идеалом Иосифа II был просвещенный деспотизм, то идеалом Екатерины II —просвещенная монархия. Говорить о России особенно трудно: это обусловлено трудностями в адекватном переводе русских эквивалентов понятий «автократический», «суверен», «абсолютный». Убеждение западных историков в том, что Россия представляла собой восточную деспотию, чуждую традициям европейских монархий, кажется все менее обоснованным. Подобное неверное представление было распространено среди досужих наблюдателей в раннее Новое время. Екатерина, прекрасно понимавшая, что российская монархия уже воспринимается утонченными западными умами как страна деспотическая, стремилась превратить ее в абсолютную монархию с «промежуточными органами власти», которые восхвалял Монтескье. Она решила извлечь выгоду из отсутствия консультативных органов, существовавших на Западе. Императрица оставила около 700 страниц заметок относительно Commentaries on the Laws of England» Блэкстоуна. 1Самым ранним ее трудом стал «Наказ» 1767 года, где она декларировала абсолютную власть монарха и промежуточных корпораций, воплощавших права населения. Впоследствии она попыталась установить законы там, где они ранее никогда не действовали: теперь граждан нельзя было лишить жизни, свободы или собственности без соблюдения юридических формальностей. Был установлен беспристрастный суд, призванный оградить индивидуальные права, перечисление которых напоминало модифицированный вариант Habeas Corpus act. 2Так же как и Иосиф II, она гарантировала права своих подданных в Жалованной грамоте городам (1775) и Жалованной грамоте дворянству (1785). Но в отличие от Иосифа она полагала, что верховный суд будет выполнять законодательные и судебные функции английского парламента. Одна из палат суда должна была избираться дворянами, горожанами и государственными крестьянами. Это объединило бы выборных представителей с механизмами центрального управления так, как никогда и не мыслилось в России ни прежде, ни впоследствии, вплоть до царствования Александра II. 3

Таким образом, в завершающий период эпохи «ancien régime» два государя имели противоположные взгляды на традиционные органы одобрения. «Как будто деспотичный» монарх унаследовал изощренный консуль-

1 De Madariaga I. 1982. Autocracy and Souvereignty // Canadian‑American Slavic

Studies, 16, nos 3-4. P. 369-387; Longworth. P. 1990. The Emergence of Absolutism

in Russia // Miller J. (ed.). Absolutism in Seventeenth‑Century Europe. Macmillan.

P. 175-193, 232, 254, n. 37.

2 De Madariaga I. 1981. Russia in the Age of Catherine the Great. Weidenfeld and

Nicolson. P. 283.

3 De Madariaga I. 1990 Catherine the Great. Yale University. P. 207-8.

тативный аппарат и старался обойти связанные с ним препятствия. «Как будто ограниченный» монарх не унаследовал ничего подобного и сам пытался создать консультативные институты. Эти два случая доказывают сохранившуюся важность репрезентативных органов, воплощенной в них идеи свободы и границ, которые они ставили власти правителя–деспота. Большая часть государей деспотами не была, и возникшая в среде вигов XIX века мода представлять сословные учреждения как угрозу власти короны не соответствует действительности. Они существовали для того, чтобы давать власти законное измерение. Поскольку абсолютные монархи не обладали монополией на власть, они нуждались в представительствах. А раз уж репрезентативные ассамблеи могли сосуществовать с абсолютной монархической властью, то по отношению к «абсолютистским» государствам их следует воспринимать не как маргинальные, а как центральные. Мы должны не п р и н и ж а т ь их значение или игнорировать их существование, а, наоборот, признать их неотъемлемой составляющей власти.