Николай Котыш - Люди трех океанов

— Очень доволен, что вы первый в мире облетели нашу землю. Сожалею, что не могу лично вас встретить и поприветствовать. Давайте жить, как добрые соседи…

К Юрию подходит пожилая женщина в темном кимоно — супруга капитана Токугавы. Она преподносит советскому космонавту необычный подарок — макет старого самолета, на котором совершил первый полет ее муж. Гагарин сердечно благодарит за исторический сувенир и тут же приводит интересную деталь:

— Создатель первого в мире самолета русский офицер Александр Можайский тоже был вашим гостем. Во время стоянки его корабля в бухте Симодо он написал вот эту картину. — Юрий дарит исторический рисунок семье Токугавы. — Так что у нас с вами давние связи. Я согласен: нам надо дружить, как добрым соседям. Ведь говорят, встарь между нашими рыбаками была хорошая искренняя дружба. Когда японских тружеников моря заставала непогода вблизи русских берегов, они сходили на нашу землю. Для них построили специальные домики, в которых японцы жили до тех пор, пока не утихнет море. Точно такие же домики стояли на японском берегу. В них жили забедовавшие русские мореходы…

Круг знакомых Гагарина расширялся с каждым днем. Нас пригласил создатель японской ракеты профессор Итогава.

Гостей провели в типично японский особняк — с легкой, крутой крышей, которая может имитировать шум дождя, с циновками, с маленькими столиками. Обедали, сидя на подушках, поджав под себя ноги. Перед гостями на коленях стояли гейши и старательно дирижировали сервисом. Основным прибором на столе была хаси — палочка для еды. И как-то не гармонировала древняя национальная обстановка дома с ультрасовременной темой разговора. Наш космонавт и японский ученый говорили о ракетах и невесомости, о космическом топливе и метеоритах. И только в конце беседы профессор поинтересовался:

— Если бы у вас родился сын, что бы вы ему завещали?

— Первое — чтобы он трудился для народа. Второе — чтобы был честным. Третье — чтобы он был настоящим коммунистом.

Профессор молчит. Кто его знает, о чем он думает. Но после паузы вновь заговорил о своей ракете. Юрий, искусно орудуя палочкой, ест рис и комментирует:

— Самое лучшее оружие — вот это, хаси. «Машина» безобиднейшая… А вообще, если потребуется, я готов лететь на любой машине, в том числе на вашей ракете, господин профессор. Лишь бы она шла к мирной цели.

В Хиросиме и Нагасаки нам не довелось побывать. Но их тень незримо лежит на всех японских островах. В отеле «Империал» нам, советским журналистам, довелось проводить пресс-конференцию. Поднимается маленький, худой мужчина. Говорит торопливо, едва поспевая за мыслями:

— Я родом из Нагасаки. Там пострадало много моих друзей. Я знаком с больными. Им трудно работать. Постоянная тяжесть в теле. У моего приятеля недавно умер от белокровия брат. Его бомба лишь осветила, и он не знал, что в нем поселилась смерть. У нас, в Нагасаки, много красивых девушек. Почти каждая в гейши годится. Но они уже обречены на смерть. И в Нагасаки и в Хиросиме есть единственные в мире больницы для «атомных» больных. Если зайдете туда, поймете…

Он говорил об этом в те дни, когда американцы экспериментировали свое сатанинское оружие на острове Рождества. Нельзя было не понять смятения тех, на чьей земле уже сделал свое страшное дело стронций-90. Девушка из Нагасаки по имени Нагата Хисако, которой коснулся расщепленный атом, потеряла дар речи. Ее считали безнадежной больной. Девушку привезли в Советский Союз. За ее жизнь и здоровье боролись наши врачи. И они победили недуг. Она стала говорить. А вскоре вернулась на родину. 25 мая, когда Юрий Гагарин находился в Японии, у Нагаты был радостный, счастливый день — она выходила замуж.

В Японии часто идут дожди. Они всегда стучались добрым вестником в фанзу рисовода. А сейчас он боится частых дождей: нередко они бывают радиоактивными. Островитяне заботливо напоминали нам, что надо обязательно носить зонты, которые тут стали первейшей необходимостью.

Покидая Саппоро, мы ехали на аэродром, чтобы оттуда лететь в Токио. Вдоль дороги навстречу нам бежали молодые бамбуковые деревья, мелькали зеленые китайские сосны, завьюженные лепестками яблони, замшелые крыши крестьянских ути, озера рисовых полей. Женщины стояли по колени в воде и высаживали рассаду.

И вдруг в этот типично сельский ландшафт врывается… город. Афиши. Их много. Прямо в поле. У рисовой плантации. Возле крестьянской хижины. На деревянных сараях. На опушке бора. Реклама возвещает о лучших в мире транзисторах, утюгах, кинокамерах, сорочках, носках, магнитофонах, губной помаде, автомашинах… Молодой скуластый парнишка — шофер, мало-мальски говоривший по-русски, поясняет написанное аршинными иероглифами. Но когда слева, у соснового леса, показался огромный щит с еще более крупной надписью, паренек запнулся. Лишь минуту спустя негромко пояснил:

— Американская военная база.

Наступило тягостное молчание. Будто собравшись с мыслями, мой сосед замечает:

— Всем хорош остров Хоккайдо. Видите, сколько рисовых плантаций. Сады. Ни землетрясений, ни тайфунов почти не бывает. Лето как лето. Зима как зима. Мороз до 27. Сейчас, видите, не жарко. И только одна беда, похлеще цунами, не обошла Хоккайдо…

Недосказанное восполнил промчавшийся с ревом американский военный грузовик с оттопыренным брезентом.

Впервые американцев мы встретили на аэродроме. Они оказались регулировщиками наших машин. Высокий солдат в белой фуражке, отчаянно жестикулируя, указывал нам дорогу с такой властной категоричностью, будто мы попали в его владения. Перед фасадом многоэтажного дома на высоких мачтах вяло шевелились два флага — полосатый и белый с красным кругом в центре.

Аэродром охраняли американцы. К нам, корреспондентам, подошли двое — сутулый брюнет в летной куртке и рыжий, полнощекий в рубашке-апаш. Поздоровались, заговорили о погоде, о фотоаппаратах и красоте Хоккайдо. Рыжий восклицает:

— Очень, очень красивый остров! Природа богатая, сказочная.

— Поэтому вы и поселились здесь, — замечает под общий смех кто-то из наших.

Летчиком нашего самолета оказался американец Элсмор. Вежлив, улыбчив, красив. Уже в воздухе подошел к Гагарину, поздоровался и пригласил в кабину. Юрий с удовольствием согласился. Сел рядом с американским пилотом. Оба улыбнулись, понимающе посмотрели на приборы.

— Как ведет себя машина? — по профессиональной привычке интересуется Юрий. Тот отвечает обстоятельно, с выкладкой всех данных.

Самолет, на котором мы летим, несет, на плоскостях алые шары на белом фоне — японские опознавательные знаки. Но сам лайнер — американский. Кстати, и летчиками, командирами экипажей гражданских воздушных кораблей, как правило, являются пилоты США. Штурман, радист — японцы, а у штурвала — заокеанский шеф.