Василий Авченко - Правый руль

Власть, оказавшись не в силах сбалансировать интересы окраин огромной страны, не нашла ничего лучшего, как стравить Дальний Восток и Поволжье, усугубляя зияющие социальный и политический расколы ещё и территориальным. В Тольятти и Ульяновске начались встречные акции — в поддержку решений правительства о повышении пошлин. Приморский губернатор Дарькин с телеэкрана призвал жителей края сидеть дома и не выходить на улицы. Премьер-министр Путин съездил в Набережные Челны, где пообещал пересадить чиновников на отечественные машины и обнулить железнодорожные тарифы по их доставке на Дальний Восток. В очередной раз продемонстрировав своё полное невладение ситуацией, Путин заявил, что на востоке российские машины «в два-три раза дороже» из-за затрат на доставку, и дал понять, что только это мешает дальневосточникам ездить на отечественном. «Это жулики какие-то провоцируют, — подлил бензина в огонь вице-премьер Сечин. — Кучка людей насчитывается, которая в этом заинтересована и организует».

В субботу мы, кучка загнанных в Зелёный угол жуликов, вышли на площадь Борцов Революции. Отложив свои крамольные сомнения, я снова был на стороне протестующих. На стороне слабых. Наша власть в любом случае заслуживает того, чтобы против неё выступали. Снова были речи, была музыка и были лозунги. Десятки активистов забрали в милицию. Продержав по несколько часов в «обезьянниках», их доставили в мировые суды, по такому случаю работавшие до глубокой ночи (могут, когда захотят). Там попавшимся быстренько выписали по два тысячерублёвых штрафа. Один — за участие в несанкционированном сборище, другой — за неповиновение милиции.

На следующий день, 21 декабря, протест продолжился. Было ещё холоднее. Я вдруг вспомнил, как люди собрались на этой же самой площади в дни августовского путча 1991 года. Я тогда был пацаном, мы пришли туда с отцом и даже крикнули: «Долой хунту!» Сейчас бы я, конечно, кричал не «долой хунту», а что-нибудь прямо противоположное. Но в то время я был мал и целиком находился под влиянием родителей. На «Белом доме» — восемнадцати этажном белоснежном здании краевой администрации, именуемом также «членом КПСС» и «зубом мудрости», — вместо привычного красного с синей полоской флага РСФСР кем-то был уже вывешен триколор. Тогда я впервые увидел этот флаг, он ещё не скоро станет государственным.

Никому и в голову не приходило разгонять стихийный митинг. Можно, конечно, всё списать на растерянность властей. Но ведь и ОМОНа у нас ещё не было. Не существовало в природе и другой приметы постсоветского времени — МЧС. Добрые дяди-милиционеры спокойно ходили по улицам без дубинок и пистолетов. Тикали последние месяцы советской эпохи.

И вот прошло семнадцать лет. Я снова был здесь и снова чувствовал причастность к историческому моменту. В такие минуты даже воздух становится другим. Наученный вчерашними задержаниями, мёрзнущий народ уже не доставал транспарантов и мегафонов. Посреди площади была только что установлена главная городская новогодняя ёлка (на асфальте, я заметил, опасно валялись оставленные установщиками обрезки досок и арматуры, но это ружьё так и не выстрелило). Вокруг ёлки горожане и начали водить хоровод. Сначала силовики, многими автобусами подвезённые в центр города, наблюдали за хороводом безучастно. Потом кто-то дал команду.

На площадь хлынуло море тренированного мяса, затянутого в зимнюю камуфляжную милицейскую форму. Это был «Зубр» — отряд милиции особого назначения из подмосковного Щёлково. Он, как мы узнали позже, подчинялся напрямую министру внутренних дел Нургалиеву и негласно считался спец-подразделением по борьбе с «оранжевой угрозой». Подмосковных омоновцев привезли во Владивосток спецрейсом, как много лет со всей страны отряды разномастных силовиков возят на Кавказ. Хорошо питавшиеся, обильно тренировавшиеся в подмосковных спортзалах и чеченских селениях, кажущиеся ещё здоровеннее в тёплой зимней форме, «зубры» начали работать. Били, пинали, «винтили». Тащили людей в автозаки, моментально появившиеся на площади. Учили любить родину, стукая головами о железные борта отечественных казённых машин. «Спасибо, что не начали стрелять», — говорили мы потом, вспоминая это воскресенье.

Хорошо, что приехали «зубры». Это был момент истины. Пусть они приедут ещё раз сто. Может быть, тогда откроются глаза у тех, кто не хочет замечать очевидное. Смотрите, смотрите внимательнее, как работают омоновские дубинки — главный механизм российской власти. Забудьте всё, что вам показывали по телевизору. Власть — это не добрый дядя-президент в телевизоре. Власть — это пятнисто-камуфлированный омоновец, замахивающийся дубинкой-«демократизатором» и похожий на фашиста из советских фильмов. Хотя сам по себе он, может быть, хороший парень.

Когда-то под видом борьбы за безопасность дорожного движения власти, выдавливая правый руль, лоббировали отечественный автопром. Сейчас под видом поддержки промышленности они борются с инакомыслием, символом которого на восточной половине России стал правый руль. 21 декабря на площадь вышли даже не автомобилисты. Мы требовали уже не отмены пошлин, а своего права жить на этой земле. Позже почётный гражданин Владивостока, спикер Госдумы Грызлов так прокомментирует (у меня все ходы записаны) владивостокское воскресенье: «Если мы говорим о том, что пострадают 500 человек, которые наживаются на перепродаже автомобилей, приобретаемых в Японии, ну, значит, они должны теперь заняться более нужным для народа бизнесом». Ещё позже он пообещает способствовать строительству на Дальнем Востоке автозавода и скажет, что это «наш ответ тем, кто хочет ездить на старых, выброшенных на свалку японских автомобилях».

Под глумливые комментарии человекоподобных роботов с Охотного ряда и свист омоновских дубинок в руках раскормленных матерящихся «медведозубров» корчилась Великая Праворульная Эпоха. Наступал 2009 — Год Огненного Зубра.

Хороводы были объявлены политическим танцем, площадь Борцов Революции переименовали в площадь Борцов за Правый Руль, а «зубрами» долго пугали непослушных приморских детей. «Чтобы спасти Россию, нужно сжечь Москву», — гулял по местным интернет-курилкам приписываемый Кутузову лозунг. Зелёный угол тем временем пустел и замерзал. Замерзала и федеральная трасса — пунктирная ниточка жизни на омертвелых космических пространствах сибирско-дальневосточной пустыни.

А меня снова ждала она. «Грация» стояла далеко в стороне, беспокойно помаргивая красной лампочкой сигналки, укреплённой внутри салона под ветровым стеклом. Старый, выброшенный на свалку японский автомобиль.

— Подожди, я скоро приду, ты даже не успеешь остыть.