Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

С тех отдаленных лет, когда советская внешняя политика завоевывала свои первые позиции, очень многое в корне изменилось. Сейчас даже трудно представить те условия, в которых наши дипкурьеры вынуждены были совершать поездки.

Вспоминаются рассказы дипломатических курьеров, ездивших в Афганистан в 1920 году. Я работал тогда в только что организованном при Комиссии ВЦИК РСФСР и ЦК РКП (б) по делам Туркестана отделе внешних сношений. Эту комиссию (сокращенно — Турккомиссия) возглавлял Ш. З. Элиава, членами ее были М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышев и другие. Турккомиссия находилась в Ташкенте. Национальное размежевание, образование национальных республик тогда еще не было завершено, и Турккомиссия имела дело со всей советской Средней Азией. Таким образом, Ташкент приобрел особое значение для дипломатических маршрутов между Москвой, с одной стороны, и рядом стран Ближнего и Среднего Востока.

Направлявшиеся в Кабул прибывали поездом из Москвы в Ташкент. На афганской территории наших дипкурьеров сопровождал вооруженный конвой, предоставлявшийся правительством Афганистана для охраны. Передвигались верхом, на лошадях и верблюдах, в зной и холод, под вой шакалов, терпеливо преодолевая большие пустынные пространства, останавливаясь на ночлег где-нибудь в поле или в лучшем случае в караван-сараях — романтическое наименование отнюдь не романтических тамошних постоялых дворов.

Описание таких поездок можно найти в воспоминаниях дипкурьеров И. X. Баумана и О. X. Германа, помещенных в этой книге.

Особенно часто вспоминается мне один из старейших дипкурьеров — А. А. Богун.

Обстоятельства сложились так, что с Андреем Андреевичем Богуном я встречался гораздо больше, чем с другими курьерами, и не только в 20-х годах. И всякий раз встречаясь с ним, я не мог не оценить какую-то особенную жизненную силу этого человека, которая выражалась, в частности, в его способности о вещах довольно мрачных говорить с оттенком чудесного народного юмора.

Этот «упрямый хохол» — как мы его иногда называли и за глаза и в глаза — был типичным и, я даже сказал бы, классическим представителем «сознательных рабочих», которые в период кануна революции с юных лет начинали активно интересоваться социальными вопросами, почитывать книжки, распространявшиеся легально или нелегально, участвовать в забастовках и демонстрациях, заниматься в политических кружках.

А. А. Богун был потомственным пролетарием. Его отец был квалифицированным рабочим — токарем по металлу. Родился Андрей в 1888 году в Донбассе, в городе Луганске. Четырнадцати лет, окончив двухклассное железнодорожное училище, он начал свою рабочую жизнь в одном из депо Екатерининской железной дороги в качестве ученика, а затем помощника слесаря.

Андрей Богун очень скоро сблизился с передовыми рабочими. Революционные события 1905 года захватили юношу. Всеобщая забастовка, вооруженное восстание в Горловке, схватки с царскими драгунами-усмирителями — во всех этих событиях он принял самое активное участие. В те дни А. Богун вступил в местную организацию Российской социал-демократической рабочей партии и с самого начала примкнул к большевикам.

После поражения революции 1905 года Богун был уволен с работы на железной дороге. Вскоре его, как «политически неблагонадежного», высылают из пределов родной Екатеринославской губернии. Через какое-то время Богуну удается устроиться слесарем в депо на Забайкальской железной дороге. Снова участие в забастовках, революционная работа в подполье, полицейские преследования, скитания…

В 1910 году Богуна приговаривают к каторжным работам и направляют в печально знаменитый Орловский централ. О своем пребывании в каторжной тюрьме А. Богун написал впоследствии статью, вошедшую в сборник «Орловский каторжный централ», изданный Обществом бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.

Отмечу здесь попутно одну черту, характерную для Андрея Андреевича. Этот человек, образование которого ограничивалось двумя классами железнодорожного училища, обладал способностью и рассказывать, и излагать письменно эпизоды своей беспокойной жизни удивительно живо, ясно и очень точно. В оставленных им нескольких печатных работах нет никакой претензии на «литературное произведение». Есть только желание оставить какой-то след, документ, фиксирующий то, «чему свидетель в жизни был». В этом сказывается не только глубокая, внутренняя интеллигентность Богуна, но и характерное для большевика чувство своей принадлежности к большому коллективу, сознание важности того, чтобы факты истории служили делу революционного воспитания поколений.

После трех лет каторжной тюрьмы двадцатипятилетний Андрей Богун был отправлен на вечное поселение в Киренский уезд Иркутской губернии. Февральская революция 1917 года вернула ему свободу и возможность вернуться в родной Донбасс. После Октября 1917 и до 1920 года А. А. Богун работает в разных областях советского строительства, в том числе в Луганском городском Совете, уполномоченным по реквизиции у кулаков хлебных излишков, уполномоченным ОГПУ города Харькова. Участвует в гражданской войне в качестве политработника, политкомиссара полка, председателя реввоентрибунала.

На Украине гражданская война протекала, как известно, исключительно бурно, особенно в некоторых районах. Отдельные города по нескольку раз переходили из рук в руки, и не всегда было ясно, кто сейчас хозяин города: белые, красные, Петлюра, или Махно, или еще какой-нибудь недолговечный «батько». События сложились таким образом, что Богуну пришлось побывать в местах, временно захваченных махновцами. Лишь благодаря счастливому случаю Богун избежал смерти. Вскоре он подробно написал об этом своем опасном приключении (в июле 1920 года была издана написанная им брошюра «У Махно»).

Вот о чем рассказал Богун.

Осенью 1919 года во время наступления Деникина, когда белая армия, заняв Украину, двигалась на Курск и Орел, Богун был командирован в Москву с важным поручением. Но под Белгородом он едва не попадает в руки деникинской контрразведки. После многих опасных приключений он добрался до Нижнеднепровска под Екатеринославом, но тут был схвачен махновцами.

Его повели к дому, на двери которого был прибит кусок картона с надписью: «Штаб Махно». А. А. Богун так описывает этот «штаб».

«Вошли: лестница с часовыми на каждом шагу, самого ухарского вида, наконец, канцелярия: 1–2 пишущие машинки, за столиками барышни; то и дело входят и выходят вооруженные с ног до головы люди, раздаются громкие резкие приказания. Меня вводят в соседнюю комнату: в довольно большой комнате волны колыхающегося табачного дыма; тесно набилось народу; все хорошо вооружены; одни сидят, другие лежат на диванах, задрав ноги на стол, и часть стоит за недостатком мест. Посреди комнаты стол с остатками разных яств и множеством алкогольных бутылок, частью уже опустошенных. На наш приход никто не обратил внимания, так как все находившийся были увлечены происходившей борьбой двух здоровых верзил. Борцы схватились серьезно, тиская друг друга и поминутно задевая стол, стулья и пр., и зрители сторонились, чтобы не помешать борющимся. Наконец один из боровшихся очутился на полу, борьба окончилась, и только тогда победивший сурово оглядел нас и строго спросил: „Что надо?“»