Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

— Ага, попался! — вопил штатский. — Ну, теперь-то не уйдешь, мерзавец!

Владимир смотрел на него секунду-другую удивленно, непонимающе. Еще мгновение — узнал.

Прапорщик Виноградов! Это был враг давний, враг смертельный. Избивавший солдат с остервенением, с лютой ненавистью. Терпели, никто не решался дать отпор. Решился один — Урасов. Все мгновенно всплыло в памяти.

Прапорщик, попав в плен, стал верным слугой австро-венгерской охранки, помогал вылавливать революционеров.

Владимира и Ирэн заперли в сарае. (Тюрьма была переполнена.) Виноградов не мог удержаться, чтоб напоследок не выплюнуть свою злость:

— Я тебя сам вздерну, большевистская морда. Я тебе покажу красную свободу и Советскую власть!

В сарае уже томилось несколько обреченных…

…Взошла луна — ненадолго: набежали тучи. Часовые говорили о чем-то своем. Их сменила другая пара: «Три часа ночи», — произнес солдат. Никогда еще на душе Урасова не было так мрачно. Сидеть в полнейшем бездействии и ждать, ждать… Чего ждать?.. Эх, наган бы ему да несколько гранат!

Где-то далеко лает собака. И снова тихо.

Вдруг Владимир вздрогнул. Он услышал за дверью:

— Люди дрянь, мир дрянь. — Часовой сплюнул.

Какой знакомый голос! Неужели это он — Андраш-бачи? Да нет, невозможно, просто похож голос, ведь Андраш-бачи где-нибудь на фронте. За дверью снова плевок, и снова знакомое:

— Люди дрянь…

Андраш-бачи! Он! Владимир тихо позвал:

— Андраш-бачи…

Молчание. Потом:

— Ты кто?

— Я — Володь-Рус. Будапешт. Общежитие Маутнера. Помнишь? Ботинки помнишь?

Как не помнить! Там капрал был приставлен властями для охраны русских военнопленных, но он был для них не охранником, а Андрашем-бачи — дядей Андрашем. Вместе спали, вместе ели, делились куревом, выручали Друг друга. Винтовка стояла в углу общежития. Капрал почти ни разу ее не почистил. «Зачем? Люди дрянь, мир дрянь!» Это его любимые словечки. За него винтовку чистили пленные: чтоб в случае чего не влетело ему. В те дни у Андраша заболела жена. Урасов сшил ему ботинки (кожу украли у Маутнера) для продажи: Андраш смог теперь заплатить врачу.

Андраш-бачи поперхнулся. Отдышавшись, спросил:

— Давно здесь?

— Второй день. Завтра повесят. Можешь нам помочь?

— Помолчи, Володь… — Андраш-бачи зашагал вдоль стены, кашлял. Он думал, его раздирали противоречивые чувства. «Володь — хороший человек. Он много сделал добра. За что такого человека повесят?»

От напряжения у него вспотел лоб.

«Володь — красный. Красные — правильные люди. Они посеяли на нашей земле добрые семена».

Андраш-бачи верил в правое дело Советской Венгрии.

Его сыну, батраку, дали землю здесь, под Шопроном. Впервые в роду Андрашей появилась своя земля. Но красным почему-то не повезло. Сорняк забил хорошие злаки: снова понесло дурманом старых порядков. Даже хуже, чем старых. Его, Андраша-бачи, надеявшегося прожить остаток дней у сына, в своем доме, а не в казарме, насильно призвали под ружье. Землю у сына отобрали. Бросили в тюрьму. Сказали: «Отпустим, если отец снова возьмет винтовку». Пришлось взять. А для чего, в конце концов? Обожгло, как раскаленное железо: он — на стороне богачей, своих врагов, врагов тех, кто сидит сейчас в сарае. Андраш вдруг со всей остротой понял: жизнь этих узников — в его руках. Он может их спасти. Только он! А если не сделает, будет виновен в том, что сгубят хороших людей.

— Помолчи, Володь. Немного помолчи…

Ночь. Медленно текут минуты…

Щелкнул запор, дверь открылась. Лунный свет ослепил пленников. И — исчез. Его заслонила широкоплечая фигура. В дверь шагнул Андраш-бачи. Он сразу узнал Урасова.

— Володь, выходи. Все выходите. Будем бежать…

Крадучись, вышли за ворота. Скорее вперед! Через картофельное поле в кустарники, за ними — спасительный лес.

Сзади хлопнули выстрелы. Погоня! Быстрее, еще быстрее! Надо успеть скрыться, пока лежит утренний туман. Рядом с Урасовым, тяжело дыша, бежали Андраш, Ирэн и двое других.

В густом орешнике передохнули, напились из лесного ручья. Стали думать, как быть дальше.

— Знаете что, — сказал Владимир, — давайте дальше двигаться поврозь. Так будет менее опасно.

Шли на север. Время от времени Урасов внимательно оглядывался вокруг. Овраги. Рощи. Тропинки, уходящие вдаль. «Если все будет в порядке — день, ночь, а к утру — австрийская граница».

Долго лежали под одиноким стожком. Мучил голод Небесный шатер замерцал золотыми светлячками.

— Наведаюсь-ка вон в ту деревеньку.

— Опасно, — прошептала Ирэн.

— Другого выхода у нас нет.

Шел медленно, осторожно. Остановился у крайней избы. На задах огорода — густой терновник. Продрался сквозь колючки. Дом ветхий. Сараюшка под соломенной крышей. Вздрогнул. «Фу-ты, черт, овцы испугался».

Постучаться? Нет, обожду чуток. Дверь протяжно скрипнула. На пороге показался пожилой крестьянин. Заметил, что сарай не заперт, и направился к нему, что-то бормоча.

«Минута подходящая», — почувствовал Урасов.

— Добрый вечер, хозяин. Прости, если ненароком напугал.

— Здравствуй, коли ты человек хороший. Только почему с задов появился?

— Беда привела оттуда. Очень нужна помощь…

Владимир сказал, что он русский военнопленный, пробирается в Австрию, а оттуда — домой, в Россию.

— Вот только не знаю точно, где граница. Укажи, добрый человек.

Оказалось, что до рубежа совсем близко. Старик венгр рассказал, куда идти. Потом оглядел Урасова. «Да ты совсем оборвался, сынок». Старик пошел в дом и вскоре вынес чистую рубаху.

— Надевай, надевай… Видишь, впору.

— Никогда тебя не забуду. Скажи, как зовут-то?

— Я нош. А тебя?

— Владимир.

Я нош дал на дорогу буханку хлеба. Целое богатство! Крепко обнялись. Владимир вернулся к тревожно ждавшей его Ирэн.

…Все оказалось так, как объяснил старый венгр. Ни разу не сбившись с пути, они наконец оказались в пограничном лесу. Дубы, осины, густой подлесок. «Может, прошмыгнем незаметно?» На всякий случай достал из башмака справку Красного Креста о том, что он — русский военнопленный Чупин. Зажал в кулаке.

Раздался треск ветвей. Перед ними выросли два солдата с винтовками. «Влипли все-таки», — огорченно подумал Урасов.

Пограничники ввели беглецов в небольшое здание, втолкнули в комнату. Появился офицер, видимо начальник погранпоста. Владимир вытянулся. Офицер — смуглый, франтоватый, с ухоженными усами — смерил его долгим взглядом.

— Комиссар?

— Никак нет, ваше благородие. Русский военнопленный, возвращаюсь домой.

— Тэкс. Документов, конечно, нет?

— Имеются.

Владимир протянул подложное удостоверение на имя Василия Игнатовича Чупина. Решил прикинуться простачком.

— А это кто? — кивнул на Ирэн.