Валерий Буре - Невыдуманные истории

В команде киевлян исключительное право выполнять одиннадцатиметровые принадлежало Греберу. Он не знал промахов. Но на этот раз к мячу подошел Кузьменко. Нет, Гребер не щадил моего самолюбия. Он испугался. Года два назад я был у него верным помощником, когда он вырабатывал точность ударов при одиннадцатиметровых. Меня он ставил в ворота. И я вместе с ним так натренировался, что без труда отгадывал любые его замыслы. А для вратаря отгадать направление удара значит сделать самую трудную половину дела.

Итак, Кузьменко. У него был воистину пушечный удар. Пробей он точно метров с 30—35 — и вратарь был бессилен взять мяч. Я это знал. Испытал на себе. Он, как и Гребер, брал меня в помощники. Принесет, бывало, покрышку, смочит водой да еще две камеры в нее вложит. Надует мяч, да так, чтобы твердым был как камень, и бьет до темноты. С разных позиций и расстояний. Парируешь его удар и потом долго дуешь на руки, а они чешутся от боли, словно отмороженные…

Мяч установили на одиннадцатиметровой отметке. Наши ребята мне сочувствовали. Знали, что я бессилен чем-то помочь команде: Кузьменко есть Кузьменко. Но их сочувствие до того меня обозлило, что я забыл обо всем и обо всех, кроме мяча и Кузьменко. «Только он замахнется, — решил я, — брошусь вправо. Он бьет только туда».

Кузьменко устремился к мячу, набирая скорость. И, как только он замахнулся, я метнулся вправо…

Утром следующего дня у газетной витрины я в третий раз перечитывал отчет о матче. Автор писал:

«В изумительном броске Леонтьев парировал одиннадцатиметровый, пробитый великолепным мастером нашим земляком Иваном Кузьменко»…

— Что, крестник, любуешься? — услышал я голос Кузьменко. Он стоял рядом и улыбался доброй улыбкой человека, разделяющего радость другого.

И сразу же, мгновенно, в моей памяти пронеслись подробности одиннадцатиметрового. Замах Кузьменко… Мой бросок… Мяч, несшийся навстречу и разраставшийся до невероятных размеров… Мяч угодил в штангу, мне в голову и улетел далеко в поле…