Жак Деларю - История гестапо

Кроме того, Отто скупал золото, драгоценные камни и прочие ценные вещи и переправлял все в Германию.

Брандль служил в абвере и имел звание капитана. При нем состоял помощник, который поддерживал постоянную связь с руководством абвера, Вильгельм Радеке, беззаветно преданный ему, субъект беззастенчивый, циничный, грубый, близкий друг Шамберлена (Лафона), с которым вместе распутничал.

Через Радеке гестапо набирало агентов для работы среди клиентуры закупочных бюро. Самыми грозными были Фредерик Мартен по кличке Рюди де Мерод и Жорж Дельфан, или Мазюи; его конторы размещались в доме номер 101 на авеню Анри-Мартена. Он прослыл как изобретатель пытки в ванной.

В период разгрома 1944 года Пешль пытался укрыться в Испании, надеясь потом перебраться в Южную Америку и пользоваться там своим огромным богатством. Он уже догадывался об исходе войны, готовил свое бегство тщательно, и капиталы уже ждали его в Лиссабоне. Но он был арестован гестаповцами на испанской границе. Переправленный в Германию, он был осужден и повешен.

Брандль вернулся в Германию с частью своих сокровищ. На пути из Франции он делал различные тайники. В подсобных помещениях одного замка в Шампани были найдены огнетушители, полные драгоценных камней, которые припрятал Отто. В Германии он обосновался на первых порах в Мюнхене и там тоже припрятал драгоценности в ведрах с застывшим цементом. Он спрятал у друзей полотна Сислея, Ренуара, Будена, Писарро, ковры, бесценную мебель, коллекции редких марок, ценные бумаги, старинное серебро – все самое ценное из того, что было методично награблено во Франции за четыре года.

Когда Германия пала, Брандль жил под чужой фамилией недалеко от Дахау. Там он и был арестован летом 1946 года. В тюрьме Штадельхейм он повесился в своей камере.

Так оба преступника нашли один конец – на веревке. Из «сокровищ Отто» нашли лишь малую часть. Вероятно, полотна художников умирают в надежных тайниках рядом с почерневшим серебром и истлевшими бумагами. Что же до золота, валюты и ценных бумаг, переправленных ими в Португалию и Южную Америку, то не нагрел ли на них руки какой-нибудь сообщник?

Благодаря использованию системы, созданной Кнохеном под руководством Оберга, и организациям-спутникам, расплодившимся под ее покровом, благодаря росту коррупции, политическим страстям и страху перед народным гневом – благодаря всему этому репрессии резко усилились.

Оберг, почтенный отец семейства, миролюбивый и педантичный чиновник, которого подчиненные уважали за справедливость и доброту, как дисциплинированный нацист неукоснительно выполнял приказы и превратился, по рассказам Тэтингера, в «некое демоническое существо, способное на что угодно ради своего фюрера. Превосходное воплощение тупости, он, казалось, поставил себе задачу заставить всех себя невзлюбить и превосходно с ней справился».

Невзлюбить… не совсем то слово. Волна ненависти и бессильного гнева поднимается в душах тех, кто познал методы гестапо и его дьявольскую кухню смерти.

Аресты, число которых безостановочно нарастало, достигли максимума в мае – августе 1944 года. В южной зоне Франции, особенно в Лионском районе, они приняли две формы: индивидуальную – аресты лиц, известных своей противогерманской деятельностью или подозреваемых в ней, и массовую – это облавы. Наиболее крупные облавы были проведены во Франции в августе и декабре 1941 года, июле 1942 года (массовые аресты евреев); в ноябре 1943 года в Страсбургском университете, переведенном в Клермон-Ферран; в январе 1943 года в Марселе, где было схвачено 40 тысяч человек; 24 декабря 1943 года в Гренобле; 24 декабря 1944 года в Клюни; в мае 1944 года в Фижаке и Эйсьё; в июле 1944 года в Сен-Поль-де-Леоне и в Локмине. Такие же методы использовались в Бельгии, Голландии и Дании. В странах Центральной и Восточной Европы репрессии были еще более массовыми: целыми поселениями людей высылали, перемещали или депортировали, обращали в рабство.

Арестованных в индивидуальном порядке гестапо допрашивало и почти всегда пытало. Обычно первый допрос, если не возникала необходимость в немедленном расследовании, проводился через месяц после ареста. Способы заставить говорить арестованных повсюду были примерно одни и те же. Их заставляли встать коленями на вертикальную треугольную линейку, тогда как палач вставал к ним на плечи; их вешали за отведенные назад руки, пока они не теряли сознание; их избивали кулаками, ногами, кнутами из бычьих жил; их приводили в чувство, обливая холодной водой. Им пилили зубы, вырывали ногти, жгли сигаретами, а иногда и паяльной лампой. Применяли и пытки электрическим током, когда один провод укреплялся на лодыжке, а другим касались наиболее чувствительных точек тела. Бритвой рассекали кожу на подошвах и заставляли ходить по соли. Между пальцев ног зажимали смоченные бензином тряпки и зажигали их. Пытка водой состояла в том, что заключенного с руками, скованными за спиной, погружали в чан с ледяной водой, его голову удерживали под водой до тех пор, пока он не захлебывался. Затем его голову поднимали за волосы над водой, и, если допрашиваемый отказывался говорить, его немедленно опускали под воду снова.

Мазюи, специалист этого метода, имел привычку прерывать «сеанс», когда жертва была на грани смерти, и приказывал подать горячий кофе или чай, а иногда даже коньяк. После того как несчастный приходил в себя, пытки возобновлялись с прежней жестокостью.

Женщин от пыток не освобождали, к ним палачи применяли самые отвратительные свои изыски. Французские подручные гестапо соревновались со своими нацистскими хозяевами в изобретении новых пыток. Все французы слышали об этих приемах. Некоторые не признавали их применение из политических соображений, другие считали, что рассказы жертв преувеличены. Но медицинские акты, протоколы экспертизы, вещественные доказательства, признания самих палачей кишат столь невообразимыми подробностями, что это невозможно отрицать.

Каждая «контора» гестапо работала самостоятельно и из-за требований секретности не всегда знала о том, что происходит в соседних службах. Поэтому случалось, что какого-то заключенного испрашивали сразу несколько служб. И каждая из них вызывала его для собственных допросов.

Несчастного, затребованного на допрос, привозили в тюремной машине, чаще всего из тюрьмы Френ, и он ждал свою очередь во временной камере. На улице Соссэ камеры находились в различных частях здания. Более или менее просторные были расположены в подвалах, а на этажах наскоро оборудовали из всякого рода подсобных помещений временные камеры. Заключенные по пять или шесть человек часами сидели в крохотных, душных клетушках. В основном их оставляли там в наручниках, а иногда приковывали к кольцам, вделанным в стену.