Михаил Скороходов - Всех помню…

— Сенюшкина не забудь…

— Правильно. А ну, как он самый и есть взаправду? Значит, имеет награду за спасение Знамени. Да я бы ему, если можно, от себя лично еще дал за то, что память мою оттаял. Кабы не он, кабы не сын его, может, доселе молчала бы, — постучал по лбу Иван Семенович. — А тут, как его фамилию вспомнил, — все, одно за другим, пришло. Даже номер полка. У меня и номер вышибло, это уж в госпитале меня приписали к какой-то части.

— Ты вот все о командирах хлопочешь, а сам-то был кто?

— Солдат… Иной раз солдат своего командира лучше других знает. Всех помню и горжусь ими… Вот еще замполит Стрельников и два капитана были — тоже люди геройские. Особенно тот веселый, что ордена привез. И о них напишу, и о солдатах, которых в бою видел. Тут много наград — им они и предназначались. Может, где-то и представления лежат, и указы. Разберутся. А сообщение мое все равно не помешает.

Он погладил узелок.

— «Юнкерс» не меньше полутонки тогда на блиндаж свалил… А как я находился рядом при пулемете, меня взрывной волной и шибануло. Наверное, как мертвец, бездыханный лежал, потому немцы интереса не проявили. Отогнали их наши, и какая-то санчасть подобрала меня. Документов нет — уничтожили мы их, когда уж ясно стало, что не вырваться нам из кольца. И сам ничего не помню, и слова сказать не могу — чурка с глазами, да и только. По госпиталям возили. Видят, от памяти одни дребезги, только и нацарапал на бумажке, что из Москвы и слесарь. Как уж тебя разыскал?.. Остальное знаешь: кого прежде знакомого встречу — признаю, и только… Ну, да мне еще о многих писать, ты ляг, спи…

Иван Семенович выправил опись орденов и медалей, переписал набело под копирку в двух экземплярах, с положенными «Сдал сполна» и «Принял сполна». Затем составил сопроводительное письмо:

«Я, фронтовик Великой Отечественной войны, рядовой… стрелкового полка Иван Семенович Вишняков, рассказываю о геройстве следующих офицеров, сержантов и солдат, которым награды вручить предстояло в бою… А если найденные мной в бывшем блиндаже моего полка ордена и медали достанутся теперешним молодым военным, то хорошо бы обратить их внимание на номера, пусть знают, что ордена и медали фронтовые».

— А у самого нет ничего, — неожиданно оказала Егоровна.

— Ну и что ж? — встрепенулся Иван Семенович. — У меня — жизнь, с меня довольно.

— И то верно. Жизнь, дети. Виктор в майорах, и уж «За боевые заслуги» имеет.

— Во-во! На двоих хватит.

— И то верно, — повторила Егоровна. — Память возвернулась. Смелый ты. Простой солдат, а к наградам представляешь…

— А какой же солдат, если не смелый? Только не представляю я, а как бы ходатайствую за товарищей моих. Они ведь памятью нашей вечно живые.

На улице затихали последние отголоски праздника.

Пожалуй, я нисколько не солгу, если скажу, что в то время не было у нас более светлых минут, чем те, когда безусый солдат полевой почты вручал очередной номер «Правды» с новым отрывком из шолоховского романа «Они сражались за Родину».

В ту тревожную, озаренную всполохами войны весну мы жили в кубанской станице, в небольшом домике с осевшей, словно нахлобученной на облупленные стены камышовой крышей. Нас было четверо парней, гордившихся тем, что общий наш возраст перевалил уже за восемьдесят пять лет. Ежедневно с зарей мы уходили на аэродром, ежедневно летали на боевые задания. А по вечерам, когда над разбухшей от весенней грязи станицей смолкал надтреснутый гул ИЛов и аэродром замирал, кто-нибудь зажигал изрядно коптившую «летучую мышь» и молча придвигал командиру звена Вячеславу Бестужеву газету. Слава был у нас признанным чтецом, еще до войны брал призы на смотрах художественной самодеятельности. Он отбрасывал назад густые светлые волосы и начинал читать.

В тот день я задержался на аэродроме и вошел в горницу, когда чтение подходило к концу. Выразительный Славкин голос наполнял наше жилище. Он как раз читал монолог одного из героев, Звягинцева, о том, как наши летчики не успели вступить в бой с вражескими бомбардировщиками.

— Опять опоздали! Когда нас немцы бомбили и висели над нашим порядком, как привязанные, — вы, небось, кофей пили да собачьи валенки свои натягивали, — раскатывался его голос, передавая сочную шолоховскую речь, — а теперь, после шапочного разбора, пошли в пустой след порхать, государственное горючее зря жечь…

В горнице раздался дружный смех. Даже хозяйка, измученная войной, потускневшая в разлуке с мужем женщина, которую мы именовали «мамашей», совсем не беря в расчет, что ей только пошел тридцать седьмой, и та смеялась в соседней комнатке за перегородкой. Но Славка вдруг отложил газету и хватил себя ладонью по затылку.

— Позвольте! — растерянно воскликнул он. — Это же прямое попадание! Что же теперь произойдет в войсках доблестного Военно-Воздушного Флота? Вы не знаете, да? Так я вам скажу. Завтра нам, летчикам, проходу давать не будут этими самыми «собачьими валенками».

И как в воду глядел наш друг. Утром, едва лишь мы стали собираться на завтрак, хозяйка первая из своей комнатки произнесла эти слова:

— Сыночки, Христом богом прошу, оставляйте свою обувку в сенцах. Уж больно тяжелый дух идет от ваших «собачьих валенок».

— Ладно, мамаша, — мрачно ответил один из нас. А когда мы, все четверо, подходили к столовой, водитель штабной полуторки конопатый ефрейтор Беклемишев сказал своему дружку вполголоса, но так, что мы услышали:

— Эй, Сенька, гляди-ка. Наши «собачьи валенки» уже кофей пить идут. Выходит, скоро и моторы загудят на летном поле.

Но это были только «цветочки». «Ягодки» обозначились чуть позднее. В столовой я без особого зла ругнул официантку Сонечку за то, что она задержалась с завтраком. Миловидная Сонечка, сдвинув подбритые бровки, бросила взгляд на мои новые шикарные унты с чуть вывернутой наружу рыже-белой изнанкой и прыснула со смеху:

— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! — невинным голоском обратилась она. — А вы свои «собачьи валенки» по утрам расчесываете? А то я вам на этот случай свою старую гребенку с выломанными зубцами подарю.

Рядом с нами размещался пункт связи, и молодые девчата в яловых, а то и хромовых сапожках с утра и до вечера оглашали улицу звонкими голосами и смехом.

К ним наведывались степенные зенитчики из дивизиона, охранившие наш аэродром. Но в этот вечер мы обошли их и после ужина первыми устремились к общежитию связисток. И вдруг услышали мрачные восклицания потерпевших поражение зенитчиков: