Михаил Скороходов - Всех помню…

— Мои ноги не для того, чтобы их лизали шакалы. Видишь вот этот нож? Узнаешь?

— Эй-эй-эй!.. Оставь это, Буриджан, не надо!..

— Раз ты, увидев нож, теряешь дар речи, зачем же ты другим вручал его, трус? Помнишь, в ту страшную ночь ты заставил меня накуриться анаши… Вот этот нож! «Унеси из дома Гульбадам, а кто встретится, режь!» — сказал ты тогда. Я эту девушку сделал сиротой… Я был слеп. Ты и подобные тебе сделали меня зверем. Это ты виноват… Теперь я буду мстить за каждую каплю безвинной крови!..

Через два дня, в самом конце августа, произошли незабываемые события в истории древней Бухары.

Не успели разлиться солнечные лучи над городом, не успела вспыхнуть голубизна нового утра, как Бухара поднялась на ноги от грохота пушек. Раскаты гулко доносились со стороны Кагана.

Ошеломляющая весть:

— Эмир-то сбежал!..

Красноармейцы, интернациональные полки, созданные из бедняков, коренных жителей Туркестана, пробивались к городу.

— Эмир-то наш сбежал! Для чего же нам стараться? Давайте и мы удерем! — кричали сарбазы и мчались в сторону городских ворот.

Но на улицы, в тесные переулки Бухары уже врывались красноармейцы. Скакали кавалеристы, бежали бойцы с винтовками наперевес. Рядом с одним из командиров бежал Равшан.

— Сюда! Сюда! Здесь ближе, — указывал он дорогу. — Сразу к Арку, к дворцу.

Равшан был в красноармейской форме. Гимнастерка еще неловко топорщилась на нем. Некоторые бойцы с сомнением поглядывали на пылкого парня. По неопытности, в горячке, нарвется на первую пулю.

— Стой, Равшан! — раздался голос командира. — Видишь?

Здесь хорошо подготовились воины эмира к бою. Здесь будет тяжело пройти. За рядами солдат хмуро высились серые стены Арка. Равшан огляделся. Сколько он в последнее время бродил по этим переулкам!

— Товарищ командир, — обратился Равшан. — Можно обойти. Выйдем к зиндану, к тюрьме. Выручим людей. Оттуда к Арку!

— Молодец, Равшан! — крикнул командир. — За мной, товарищи!

Из соседней калитки выбежал старый, но еще крепкий мужчина. Он держал в руках узловатую палку. Взглянув на Равшана, старик на бегу спросил:

— Узбек?

— Да, отец…

— Постой, постой, — старик на минуту задержался. — Где-то я тебя видел.

— Может, у стены дворца, — засмеялся Равшан. — Там я просил подаяние. Вместе с другими арестантами.

Старик хрипло сказал:

— Там, в зиндане, мой сын…

— Мы его освободим!

Они бежали вдоль рыхлых глинобитных стен. Открывались калитки, ворота. К взводу красноармейцев присоединялись юноши и старики. С палками, кетменями, ножами они тоже стремились вперед, чтобы покончить с ненавистным врагом.

Утихала стрельба. Выводили пленных. Бурлила Бухара. Толпы людей вылились на площади и улицы.

— Равшан!..

Да это кричит Бури-Див. Равшан узнал великана и бросился к нему.

— Бури! Милый Бури!

— Подожди, подожди! — замахал руками богатырь.

Что с ним стало? Как жалко он выглядит.

— Слушай меня, Равшанджан. Слушай, делай что хочешь со мной… — Бури-Див говорил быстро, словно боялся, что его перебьют и он не успеет все высказать. Неожиданно подавленным голосом заключил: — Я… я убил мать Гульбадам! Закирбай заставил меня накуриться анаши… Дал мне нож… Этим ножом я только что прикончил его самого… И еще… Гульбадам в Чор-Бакре. Убил ее Закирбай… Я похоронил…

Бури-Див резко оторвал кусочек полы своего халата и протянул Равшану.

Толпа подхватила Бури-Дива, увлекла с собой. Он успел крикнуть:

— На нем капля крови Гульбадам! Отомсти за отца, за мать, за Хадикула-ака! Отомсти!..

Его голос удалялся…

Сотни людей. Нет, наверное, тысячи. Людское море клокочет, бушует. Удивительно, как в этой суматохе Абдурахман отыскал Равшана.

Красноармейская форма на нем сидела ладно, не то что на Равшане. Словно специально сшили, Абдурахман расправил складки гимнастерки, откашлялся. Не умел он начинать тяжелый разговор, не умел успокаивать.

— Слышал! Знаю! — глухо сказал Абдурахман.

Равшан не отвечал.

— Не успели мы, — продолжал Абдурахман. — Что поделаешь?.. Не сразу эта сволочь успокоится. Будут цепляться за власть. Нам еще придется повоевать. — Абдурахман заговорил горячо, стараясь отвлечь юношу от грустных мыслей: — Надо гнать их. Всех до одного с нашей земли. Я решил остаться в Красной Армии.

Они сидели в тени, на камне возле дома. Сидели, не выпуская из рук винтовок. Словно бой еще не окончен. Просто затих на минуту.

Люди любовались красным флагом. Он трепетал высоко над Регистаном, над всей Бухарой. Люди смотрели на флаг, радовались, обнимали друг друга, не скрывали слез радости. Но многие сжимали оружие — кто винтовки, а кто простые палки. В любую минуту бой мог снова вспыхнуть.

— Товарищи! — раздался зычный голос. — Товарищи! Прошу внимания.

Человек влез на повозку и поднял руку.

— Наш Алексей! — подтолкнул Абдурахман юношу. — Узнаешь?

Они попытались протиснуться ближе к повозке.

— Товарищи! — крикнул комиссар. — Вчера командующий Фрунзе послал в Москву телеграмму Владимиру Ильичу Ленину… Слушайте!

В руках у комиссара трепетал листок. Медленно, выделяя каждое слово, комиссар читал:

— Крепость Старая Бухара взята сегодня штурмом соединенными усилиями красных бухарских и наших частей. Пал последний оплот бухарского мракобесия и черносотенства. Над Регистаном победно развевается Красное знамя мировой революции…

— Слышишь? — спрашивал Абдурахман. — Понимаешь?

Равшан все слышал и все понимал…

Когда кончился митинг, Абдурахман неожиданно предложил:

— Хочешь, я поговорю с Алексеем, чтобы тебя отпустили дня на два?

— Куда? — хмуро спросил Равшан.

— В кишлак… Ну… — он с трудом подыскивал слова. — Домой и… в Чор-Бакр.

— Рано, — твердо сказал Равшан. — Еще рано. Очистим всю землю от врагов. Потом.

Где-то послышалась музыка. Песня… Песня в Бухаре!

Абдурахман и Равшан невольно прислушались.

Перевод с узбекского Бориса ПАРМУЗИНА.

Николай Флеров, известный поэт-маринист, готовит к печати повесть «Море и жизнь». В ней есть главы, посвященные боевым делам североморцев. В публикуемом отрывке автор воссоздает портрет командующего Северным флотом в годы Великой Отечественной войны адмирала А. Г. Головко.

Арсений Григорьевич Головко, шел от серого здания штаба флота по направлению к Дому флота. Расстояние это небольшое, и командующий не спешил. В этот быстротечный дневной час, когда солнце низко проходит над верхушками сопок, предвещая скорое наступление полярной ночи, адмирал сумел ненадолго оторваться от дел. Они были в последние дни очень уж горячими, беспокойными, и стоило передохнуть. Потому что впереди ждали дела погорячее.