Михаил Скороходов - Всех помню…

— Вот место недавнего боя, — сказал Арсений Григорьевич. — Давно подводники сторожили тут конвой немцев. Он шел из Петсамо с важным грузом — вез никель. Не довез…

В тот вечер, а вернее уже ночь, мы еще не знали ничего определенного о предстоящем наступлении, кроме того, что оно не за горами. А командующий, глядя на карту, вероятно, в который раз снова и снова отметил для себя скорые дороги североморцев: потому что наступление уже готовилось.

Наверное, он уже представлял себе, где сосредоточатся катера с морскими пехотинцами, куда пойдут отряды разведчиков под командованием Виктора Леонова и Ивана Барченко (их давно уже знал весь флот), чтобы проложить пути десантам, в каких наиболее уязвимых для противника местах наши подлодки будут подстерегать его транспорты. Адмирал видел далеко, и ему, возможно, отмеченные сейчас кружочками на карте, предстали в дыму и пламени, но уже освобожденными нами Петсамо, Линахамари, Киркенес, и первые два он мысленно назвал старыми русскими именами — Печенга и Девкина Заводь.

Мы стояли, пораженные обстановкой командного пункта, чувствуя и себя в самом центре флотской жизни, хотя были всего-навсего гостями командующего. И, видимо, вспомнив об этом, адмирал ненастойчиво и очень мягко предложил нам вернуться в кабинет.

— Не все радостно, — сказал он, снова приглашая нас за стол. — Война быстро идет к завершению, а люди и корабли продолжают погибать. Совсем недавний случай, несколько дней тому назад…

Он умолк, посмотрел на нас внимательно, точно еще раз проверяя себя — а надо ли? И продолжал:

— Только не для печати пока. В Карском море погибло несколько кораблей, почти в один день — тральщик, гидрографическое судно. А какие там были люди — герои! Я их знал. Торпеда разорвалась в кормовой части тральщика. Корпус разбит. Все приборы вышли из строя. Но не растерялся командир. Выровнял крен. Людей переправил на катер и понтон. Крикнул еще им: «Шинель мою возьмите, Пригодится». И остался на верную гибель с тремя офицерами и артиллерийским расчетом. И еще стрелял по немецкой подводной лодке, но тральщик был обречен. Тут вообще история такая, что прямо готовый сюжет для повести о подвиге. После того как немецкая лодка потопила тральщик и гидрографическое судно, немцы высадили десант на полярную станцию — им надо было узнать пути наших конвоев. Взяли в плен одного из полярников, а он сумел при допросе выведать кое-какие подробности о них самих и, главное — район действия немецких подводных лодок и, представляете себе, убежал!..

— Геннадий Бахарев?! — вырвалось у меня. Это именно он мог так сделать. Мой знакомый и к тому же друг моего близкого приятеля.

Комфлот удивленно посмотрел на меня. Я рассказал ему о Володе, друге Геннадия.

— Знаю, знаю вашего Володю, — сказал адмирал. — Сообщаю вам, как его другу: мы ему тут вчера для семьи комнату выхлопотали…

Опять вошел кто-то из операторов. Адмирал вышел, затем возвратился. И снова ушел. Мы заметили, что он чем-то обеспокоен. Потом его не было долго. Но вернувшись снова, он как бы отбросил все утомление, волнение и, точно вспомнив о главном, ради чего пригласил поэтов, сказал:

— Теперь за стихи?

И, обращаясь больше к Саше Ойслендеру, напомнил:

— Как у вас там: «Я люблю этот город туманов…»

Выходило, что Саше и начинать. Потом Борис познакомил адмирала с небольшой главкой из новой книги, а я, кажется, невпопад заговорил в стихах о майской любви, хотя, возможно, все спасла последняя строфа:

— Ну, а теперь я вам почитаю, — сказал комфлот.

Мы изумились: адмирал пишет стихи? Он прошел в соседнюю комнату, вернулся с небольшой книжечкой и, не заглядывая в нее, продекламировал:

На какую-то минуту для меня исчезли стены кабинета и эта военная ночь, и вспомнилось, как с такой же книжечкой стихов Есенина пришел я служить на флот и как со мною была она все годы, и как те же стихи, что прочитал сейчас командующий, и я часто твержу наизусть.

На прощание я спросил о Бахареве.

— Будет он здесь, ваш Геннадий. Сообщу. И ваш Володя тоже скоро будет. Ведь он…

И адмирал назвал подводную лодку, где служил Володя.

— Итак, за хорошие новости!

Мы уходили. Мы были уверены, что в ту, как назвал ее комфлот, спокойную ночь он еще долга не ложился, выслушивал донесения, беседовал с командирами, принимал важные решения. И мы думали: а какая же бывает у него беспокойная ночь, если эту он назвал спокойной?

В библиотечке «Красной звезды» № 8 за 1975 год были напечатаны воспоминания Николая Владимировича Струтинского «По следу врага». В них рассказывалось об участии автора вместе с прославленным разведчиком Героем Советского Союза Николаем Ивановичем Кузнецовым в покушении на фашистского палача Пауля Даргеля. В этом выпуске писатель рассказывает еще об одной дерзкой операции советских разведчиков — похищении генерала фон Ильгена.

Прошло не так уж много времени после покушения на Даргеля, как мы начали го топиться к новой операции. Она была проведена столь динамично и эффективно, что не будь я сам участником случившегося, наверное, в глубине души усомнился бы в правдоподобности истории похищения генерала фон Ильгена.

Это была яркая страница из жизни советских разведчиков в годы Великой Отечественной войны, и, видимо, не случайно она послужила в свое время основой для создания фильма «Подвиг разведчика». О похищении генерала фон Ильгена писалось уже не единожды, и пусть простят меня читатели, если я повторюсь в главном. Вместе с тем как очевидец я постараюсь вспомнить и некоторые малоизвестные детали этой операции, рассказать о тех чувствах, которые испытал сам.

Прежде чем перейти к собственно воспоминаниям, необходимо коротко напомнить читателям некоторые сведения о фон Ильгене. То была зловещая фигура даже среди гитлеровцев: командующий «Остентруппен», т. е. «восточными войсками», главная задача которых заключалась в карательных акциях на оккупированной Украине. 8 ноября 1943 года генерал фон Ильген хвастливо заявил на одном из служебных совещаний, что он решительно покончит с партизанами и, наконец, будет иметь возможность побеседовать с партизанским командиром.