Юрий Корнилов - Горячее сердце

Пересыльный лагерь 352.

Через минских коллег Ковалев и Новоселов навели справки об Иване Андреевиче Стулове. Печально, но ничего не поделаешь. Бывший секретарь Витебского подпольного обкома партии и член военного совета 4-й ударной армии после войны был переведен на работу в Москву и там, тяжело заболев, умер.

Через два дня, завершив все работы в КГБ республики, выехали в Витебск. Как и в Минске, устроились в общежитии воинской части. Первый визит, разумеется, в управление госбезопасности, второй — к легендарному партизанскому вожаку Минаю Филипповичу Шмыреву. Не сразу решились на это. Думали: стоит ли докучать человеку с израненной, мучительно исстрадавшейся душой и лезть в нее с этими грязными тварями Алтыновым и Мидюшко. От Серафимы Мартыновны Свиридович и витебских коллег свердловские парни знали теперь о Шмыреве, кажется, всё.

За голову партизанского командира немцы предлагали огромную сумму в рейхсмарках, землю и скот. Никто не клюнул на соблазны. Тогда захватили его четырех несовершеннолетних детей и потребовали вызвать отца. В противном случае они будут казнены. Четырнадцатилетней Лизе удалось отправить из тюрьмы записку:

«Папа, за нас не волнуйся. Никого не слушай и к немцам не иди. Если тебя убьют, мы бессильны и за тебя не отомстим, а если нас убьют, папа, ты за нас отомстишь».

Какой мучительной сердечной боли стоило членам бюро обкома вынести решение, запрещающее Шмыреву сдачу на милость врагу. Понимали: не будет пощады ни ему, ни детям. Отца, когда он в таком невыразимом отчаянии, возможно, не остановило бы и это решение. Но в лютом палаческом рвения гестаповцы ускорили расстрел детей Миная Филипповича. Чудовищная казнь свершилась 14 февраля 1942 года.

Уральских чекистов Минай Филиппович принял тепло и сердечно. Константина Егоровича Яковлева, конечно же, не забыл. А вот как он погиб — не знает. В течение всего лета 1942 года немцы делали попытки закрыть разрыв в обороне, ликвидировать знаменитые Суражские ворота, но без успеха. Лишь в конце сентября, когда были подтянуты свежие танковые соединения и активизировались действия авиации, прореха в немецкой линии обороны была закрыта. В сентябре же, вслед за созданием Центрального штаба партизанского движения, начал действовать и Белорусский штаб. Миная Филипповича перевели туда. Майор Яковлев оставался в бригаде, руководил партизанской разведкой и контрразведкой.

После крупной карательной операции и гибели Константина Сергеевича Заслонова, командовавшего всеми партизанскими силами Оршанской зоны, диверсионная работа на железнодорожных магистралях несколько ослабла. Белорусский штаб партизанского движения произвел передислокацию отрядов, стал интенсивнее засылать в тот район специальные чекистские группы. По заданию Центра одну из таких групп возглавил Константин Егорович Яковлев. Весной 1943 года она действовала на железной дороге Орша — Горки.

Рассказывая все это, Минай Филиппович извлек из стола канцелярскую папку с надписью «Рельсовая война», пояснил:

— Свидетельства мужества наших людей.

В то время Шмырев активно занимался подбором новых материалов для открытого в 1944 году Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны.

— Поглядите, что писала главная железнодорожная дирекция группы армий «Центр» в ставку Гитлера. Фамилии вашего земляка тут, вядома, мы не сустрэтим, но… Читайте.

«…Налеты партизан приняли столь угрожающие масштабы, что пропускная способность дорог не только снизилась и значительно отстает сейчас от установленных норм, но и вообще на ближайшее будущее положение вызывает самые серьезные опасения. Потери в людях и особенно в драгоценнейшей материальной части очень велики. Только в зоне главной железной дороги группы армий «Центр» подорвалось на минах число паровозов, равное месячной продукции паровозостроительной промышленности Германии».

Минай Филиппович аккуратно завязал папку и сказал о Яковлеве:

— О том, что ён не вернулся с задания, в штаб партизанского движения передали в конце мая сорак третяго.

Саша Ковалев робел говорить. Пришли к Герою Советского Союза, прославленному Батьке Минаю, чтобы у него, непосредственного участника интересующих их событий, узнать что-то и — нате вам! — со своими уточнениями. Но и умолчать нельзя было. Минай Филиппович, похоже, заметил состояние Александра, подбодрил с улыбкой:

— Чаго язык прикусцив? Говори.

— Минай Филиппович, — с запинкой начал Ковалев, — погиб Яковлев двадцать девятого апреля. Тяжело раненный, он попал в руки некоего Вильгельма фон Робраде, возглавлявшего Оршанскую группу тайной полевой полиции. После пыток расстрелян.

Шмырев с напряженным вниманием смотрел на Ковалева.

— Аткуль дазнався?

— Вот, — подал Александр аккуратно переписанное донесение фон Робраде.

Шмырев прочитал, тяжело, покряхтывая, поднялся.

— Старасць не радасць, — как бы извиняясь, произнес он.

Подошел к другому столу, где в кажущемся беспорядке лежали фотографии, письма, еще какие-то папки, но махнул рукой и вернулся на прежнее место. Новость о Константине Егоровиче не выходила из головы.

— О бое в Нестерове было вядомо. Предполагали, что там мог быть и отряд Яковлева. Перед гэтим чекисты разрушили мост через реку Басня. Видать, уходили на юг, за Клендовичи. Мы тольки предполагали… Ну, а вы уверены, что гэто Яковлев? Приметы, время, вядомо, многа значат. И усё ж…

— Николай Борисович Орлов убежден, что это Яковлев.

— Яки Орлов?

— Вы встречались с ним. В то время он был старшим оперуполномоченным особого отдела четвертой ударной армии.

— Лысы старши лейтенант? Маладой з себя?

Ковалев рассмеялся:

— Подполковник теперь. И далеко не молодой.

— Усё равно годов на двадцать маладзей мяня. Савмесна працуете?

— Мой начальник.

— Поклон ему низкий.

Встреча затягивалась, а к делу, которым занимались уральцы, ничего конкретного не добавилось. Что ликвидация предателя Брандта проводилась по разработке Яковлева, это Шмырев подтвердил, даже назвал фамилии исполнителей приговора: чекисты Стасенко и Наудюнас. Но о Мидюшко и Алтынове, к сожалению, ничего не слышал. Ничего не сказала ему и фотография Алтынова.

Бутылка в руках полицая потряхивалась, поблескивала на солнце. Константин Егорович покусал губу, гадливо вспомнил слова Брандта: «Я еще жить хочу». Хочешь жить, очень хочешь, Александр Львович. Знаю. Только ничего из этого не выйдет…

Яковлев понаблюдал, как его сподвижники опоражнивают бутылку с водой и стал углубляться в лес.

А через час примерно Брандт стоял перед начальником отдела СД и разводил руками. На самом деле, он же не утверждал, что этот «Иван Иванович» обязательно придет на условленную встречу. Бравады хватило, видно, на один раз, второй встречи струсил.